Естественнонаучное доказательство существования Бога

William S. Hatcher

Если ты желаешь Божественного знания и проницательности, очисти сердце своё ото всего, кроме Бога, всем существом устремись к Совершенному, к Возлюбленному; ищи Его, избери Его и сосредоточься на разумных и веских доводах. Ибо доводы указуют путь, и с их помощью сердце обратится к Солнцу Истины. А когда сердце обратится к Солнцу, откроются очи, и узнают они Солнце через само Солнце. Затем не потребуются уже никакие доводы (или доказательства), ибо Солнце совершенно независимо, а абсолютная независимость не нуждается ни в чём, включая доказательства.[1]

Совет Абдул-Баха тому, кто ищет Бога, явно содержит по меньшей мере два аспекта: во-первых, разумные доводы суть полезные и необходимые стартовые точки для приближения к Богу, и, во-вторых, глубочайшее и наиболее адекватное знание о Боге превосходит эти доводы и по сути своей является надрациональным.

Интересно, что Абдул-Баха подчёркивает: результатом изучения рациональных аргументов будет обращение сердца к Богу. Отсюда можно сделать вывод, что поиск логических доказательств существования Бога — не самоцель, но средство, позволяющее получить более глубокий опыт Божественного присутствия. Тем не менее, любой крупный философ и любое религиозное течение представляли доказательства существования Бога, и Сам Абдул-Баха в Своих произведениях описал ряд таких доказательств. Большинство доказательств, данных Абдул-Баха, являются вариантами классических философских доводов, начиная с хорошо известного довода Аристотеля о существовании первопричины.

Однако в Своей Скрижали, написанной в 1921 году швейцарскому учёному Огюсту Форелю, Абдул-Баха предлагает исключительно современное по форме доказательство существования Бога, опирающееся на некоторые факты и принципы, связанные с феноменом биологической эволюции.[2] Он утверждает, что причиной возникновения (или разрушения) живых существ должна быть ненаблюдаемая, объективно существующая, обладающая собственной волей сила (то есть, сознательная сила, внешняя по отношению к собственно процессу эволюции). Поскольку эта сила привела к возникновению человечества, она должна быть больше, чем человек и, следовательно, является Существом со сверхчеловеческими способностями.[3]

Этот конкретный довод, судя по всему, впервые был высказан именно Абдул-Баха. Понятно, что никто не мог высказать его раньше, до начала XX века, поскольку научная теория эволюции, на которую он опирается, была разработана только в XIX веке. Более того, большинство учёных, принявших теорию эволюции, было, с философской точки зрения, материалистами, считавшими, что эволюция не только не доказывает наличия Бога, но делает Его вообще излишним. Хотя доводы, похожие на идеи Абдул-Баха, распространены в современной литературе о философии науки,[4] я пока не нашёл ничего более раннего или даже появившегося одновременно со Скрижалью Абдул-Баха к Огюсту Форелю.[5]

Ссылка на эволюцию — не единственное доказательство существования Бога, содержащееся в Скрижали к Огюсту Форелю. Однако эволюционный довод уникален тем, что в нём используются сложные научные идеи, а его стройность и сила почти наверняка будут недооценены тем, кто не знаком с рядом фундаментальных положений термодинамики.[6] Таким образом, вместо критически-исторического рассмотрения доказательства Абдул-Баха, мы собираемся в данной статье дать строго современную формулировку Его аргументов, используя научные термины, которые не обязательно были в употреблении во времена Абдул-Баха. Выбирая такой подход, мы надеемся дать представление об истинной силе доводов Абдул-Баха. Таким образом, оставшаяся часть статьи будет посвящена широкой и тщательной переформулировке доказательства Абдул-Баха современным научным языком.

Природа научного доказательства

Поскольку наше доказательство называется научным, необходимо вкратце обсудить природу науки и научных доказательств. Эта дискуссия будет тем более уместной по причине широко распространившихся неверных представлений о природе научного доказательства.

Наука имеет два фундаментальных аспекта. Один аспект — это её конкретное и наблюдаемое измерение: мы собираем наблюдения о каком-то явлении и придаём им статус установленных фактов. Этот список фактов предоставляет нам базу данных о каком-то явлении.

Второй аспект науки — это её абстрактное, теоретическое измерение. Собрав некоторое количество установленных фактов о каком-то явлении, мы ищем их объяснения. Мы пытаемся понять, как различные факты о каком-то феномене связаны друг с другом. Иными словами, мы пытаемся понять, как или почему случается некое явление, и как оно протекает. Этот поиск приводит нас к формулировке гипотезы (или, если угодно, теории), отражающей наше умственное представление о внутренних действующих силах этого явления. Такая теория обычно выражается языком, использующим абстрактные термины, т.е. термины, говорящие о ненаблюдаемых объектах или силах (например, таких объектах, как электроны, или таких силах, как сильное ядерное взаимодействие). В противоположность этому, установленные факты будут выражены конкретным языком, то есть такими терминами, которые описывают наблюдаемые объекты или их конфигурации.

Мы проверяем истинность установленных фактов путём более придирчивых наблюдений и измерений. Однако из-за естественной, врождённой ограниченности человеческого сенсорного аппарата и нервной системы, мы никогда не сможем полностью исключить ошибки в наших наблюдениях какого-то явления, сколь бы ни были мы тщательны и придирчивы. Особенно ярко это проявляется в отношении очень малых явлений (микроскопических) или очень отдалённых (например, звёзд), однако верно это и в целом, даже для непосредственно доступных нам, повседневных явлений. Таким образом, мера истинности наблюдений (установленных фактов) всегда относительна. Широко укоренившееся мнение, будто научные факты окончательны или неопровержимы, является, таким образом, неверным.

Проверка истинности теоретических заявлений науки — ещё более сложный процесс. Начинаем мы его с формулировки предположений, которые должны логически вытекать из данной теории; затем мы проверяем эти предположения обычным образом. Иными словами, если наша теория гласит, будто должно случиться то-то и то-то, мы смотрим, действительно ли это предсказание сбывается; если наша теория утверждает, что снег белый, мы пытаемся, путём наблюдений, выяснить, действительно ли он белый. Новые предположения, выведенные из теории, называются предсказаниями, и если они подтверждаются нашим опытом, то мы говорим, что теория верна, подразумевая, что она «подтверждена наблюдениями».

Таким образом, истинность теоретического научного утверждения также относительна, потому что даже если все нынешние предсказания теории подтверждены наблюдениями, ничто не исключает вероятности того, что в будущем новые предсказания окажутся неверными. Может также оказаться, что новые уточнённые эксперименты опровергнут уже существующие предсказания, которые сейчас, на основе нынешнего опыта, кажутся верными.

Что касается истинности теорий, то мы находимся, в каком-то смысле, в парадоксальной и даже комической ситуации. Почти наверняка можно доказать, что некая теория неверна, если одно из её предсказаний грубо противоречит весьма достоверным наблюдениям. Такую теорию придётся отвергнуть или как-то модифицировать. Но сколь бы ни было велико количество подтверждённых наблюдениями теоретических предсказаний, всегда остаётся возможность опровержения этой теории в результате или появления новых предсказаний, противоречащих известных фактам, или новых фактов, противоречащих существующим предсказаниям.

В начале XX столетия считали, что можно установить правила так называемой индуктивной логики, которая позволила бы нам перейти от набора частностей к общему заключению с той же точностью, которую обеспечивает нам дедуктивная логика при переходе от общих принципов к частным заключениям. Однако сейчас мы уже знаем, что это невозможно, даже в принципе. Одна из теорем математической логики доказывает, что, вообще говоря, существует бесконечное число несовместимых друг с другом теорий, объясняющих любой ограниченный набор фактов. Поскольку ограниченность человеческих существ гарантирует, что в нашем распоряжении всегда будет только ограниченный набор фактов для любого явления, следовательно, никакое количество установленных фактов никогда не будет детерминировать некую уникальную теорию, объясняющую это явление. Один логик выразил это так: теория недоопределена фактом.[7]

Таким образом, в некотором смысле сбор фактов и разработка теорий взаимно независимы. В то время, как сбор фактов — процесс медленный и постепенный, создание теории включает в себя творческий, дискретный скачок воображения. Собирая факты, мы пытаемся выяснить, как обстоит дело. Придумывая теорию, мы пытаемся вообразить, как дело могло бы обстоять.

Из вышесказанного неопровержимо следует, что ни одна из научных истин не может считаться абсолютно доказанной. Идея «абсолютного доказательства» полностью противоречит науке. Широко распространённое мнение, будто неотъемлемыми чертами научной истины являются абсолютность и точность (в противоположность, якобы, относительности и расплывчатости истин философских или религиозных) — заблуждение. Хотя некоторые станут сожалеть о такой относительности научной истины, в этом есть и важный положительный момент — поиск научной истины превращается из-за этого в увлекательное и динамичное предприятие, вместо того, чтобы выродиться в нечто статическое и бесплодное. Кроме того, эффективность научного метода была убедительно подтверждена тем, что в результате его систематического применения в течение последних нескольких сотен лет возникает всё больше весьма достоверных теорий.

Подводя итог нашим рассуждениям, можно сказать, что предположение является научно доказанным, если мы сделали его значительно более правдоподобным (т.е. вероятно истинным), чем любая из известных, логически возможных альтернатив. Таким образом, говорить, что мы дали «научное доказательство существования Бога» означает, что мы сделали предположение о существовании Бога значительно более правдоподобным, чем любая из известных альтернатив (в частности, утверждение о несуществовании Бога). Иными словами, мы должны знать, что Бог существует, с той же степенью уверенности, с какой мы знаем об электронах и сильном ядерном взаимодействии. Разобравшись с этими методологическими вопросами, мы теперь приступаем собственно к доказательству.[8]

Действительность зримая и незримая

Сначала мы установим принцип объективного существования незримого мира, т.е. части действительности, внешней относительно человеческой субъективности, но недоступной человеческому наблюдению. Иными словами, есть силы и объекты, которые мы не можем наблюдать напрямую, но которые существуют объективно, то есть независимо от любого человеческого восприятия.

Давайте начнём с простейшего примера. Предположим, что мы держим указательным и большим пальцами некоторый небольшой объект — например, карандаш,— а затем отпускаем его. Мы видим, что он падает вниз, и мы говорим, что его заставляет падать сила тяжести. Но давайте вновь посмотрим на это явление. Разве мы действительно видим направленную вниз силу, действующую на карандаш, нечто, что его тянет или толкает? Конечно нет. Мы никак не наблюдаем силу тяжести. Скорее мы выводим существование некоторой невидимой силы (называемой гравитацией), действующей на объекты, лишённые опоры, с целью объяснить иначе непостижимое движение объектов вниз.

Теперь давайте более пристально взглянем на исходное положение карандаша и зададимся таким вопросом: в тот момент, когда мы его отпускаем, каковы логически возможные (с физической точки зрения) направления, в которых он может начать двигаться, если принимать во внимание только исходное состояние само по себе? Ответ, конечно же, будет таков, что любое направление логически возможно. Нет ничего, что физически мешало бы карандашу проследовать в любом направлении; не можем мы заметить и чего-то такого, что выделяло бы одно направление среди других. Однако в действительности мы замечаем, что одно из направлений (вниз) оказывается предпочтительным, ибо сколько бы раз мы ни повторяли наш простой эксперимент по отпусканию карандаша, он начинается двигаться вниз. Таким образом, мы наблюдаем упорное и значительное отклонение от случайности (хаотичности).

В науке говорится, что некое явление происходит случайно (хаотично), если все возможные логически варианты реализуются с одинаковой частотой. Иными словами, если бы поведение свободных объектов, подобных только что отпущенному карандашу, было случайным, мы могли бы ожидать, что время от времени реализовывались бы также и некоторые другие логические возможности. Однако наши наблюдения показывают, что они не только не реализуются с той же относительной частотой, но одна из них вообще оказывается уникально привилегированной. Таким образом, мы наблюдаем упорное, систематическое и значительное отклонение от случайности, и именно это отклонение (не обусловленное никакой видимой причиной) приводит нас к мысли о существовании ненаблюдаемой силы, выступающей причиной такого неслучайного поведения.

Этот пример насчёт гравитации иллюстрирует общие принципы научного метода: Всякий раз, как мы сталкиваемся с наблюдаемым явлением, которое без видимой причины выказывает упорное отклонение от случайного поведения, мы чувствуем за собой логическое право утверждать, что наблюдаемое неслучайное явление обязано действию некоей ненаблюдаемой силы или ненаблюдаемого объекта. Действительно, поступать иначе значило бы грубо отклоняться от логики и науки. Существование каждой из четырёх основных сил современной физики (гравитация, сильное и слабое ядерные взаимодействия и электромагнитные силы) было выведено именно таким образом. Этот принцип является настолько основополагающим, что вся наука рухнула бы, если бы его отвергли.

Однако давайте отметим, что мы не доказали абсолютно точно существование гравитации. Логически возможно (хотя, конечно, весьма маловероятно), что каждый из наблюдаемых случаев действия гравитации, от начала письменной истории и по сей день, был обязан просто удачному стечению обстоятельств. Скептик (назовём его «агравитист») мог бы заявить: «Я понимаю, почему вы верите в существование гравитации, но я предпочитаю не верить в эту незримую силу». Такой скептик может предположить, что завтра мы проснёмся и обнаружим, что мир погрузился в полный хаос и беспорядок, и отпущенные объекты летают во всех направлениях,— и тогда мы осознаем, что наш тысячелетний опыт был всего лишь серией весьма примечательных совпадений.

Как мы уже знаем из нашей вышеприведённой дискуссии по поводу научной методологии, мы никак не в силах полностью опровергнуть этого скептика. Мы, конечно, можем указать на то, сколь мала вероятность его правоты, однако любой скептик имеет полное право упорствовать в своём маловероятном убеждении. Вместе с тем, скептик не может сохранять свой антигравитационный скептицизм и притязать на научность или рациональность своей точки зрения. Мы установили, что существование незримой силы гравитации является, на данный момент, самой правдоподобной альтернативой, и любой, кто целенаправленно избирает менее вероятную альтернативу, по определению действует антинаучно и иррационально. (И вновь, это не то же самое, что признание наличия других логических возможностей, сколь угодно маловероятных).

Возвращаясь к нашему примеру с падением отпущенных объектов вниз, заметим, что мы продемонстрировали значительно больше, чем просто существование незримых или ненаблюдаемых сил или объектов. Мы показали, что наблюдаемые следствия вполне могут иметь ненаблюдаемые причины. Мы показали, что есть множество примеров наблюдаемого поведения, которое нельзя объяснить зримым образом. Выражаясь более философским языком, мы показали, что видимый мир несамодостаточен, что он не содержит в себе «достаточную причину» самого себя; явления видимой реальности порождаются (возникают из) незримого мира.

Позвольте проиллюстрировать эту истину простой аналогией. Представьте, что мы стоим на берегу бескрайнего океана. Океан и его таинственные глубины — это величественный, незримый мир. Иногда из воды выпрыгивает рыба, а затем опять исчезает в глубинах океана. Краткий момент, в течение которого рыба виднеется над поверхностью, и есть какое-нибудь из явлений видимого мира.

Эта аналогия довольно неплохо выражает современную физическую точку зрения (в частности, точку зрения квантовой физики) на окружающий мир: воспринимаемые нами макрообъекты видимой действительности состоят из миллиардов и миллиардов крошечных энергетических пакетов, называемых элементарными частицами, пребывающих в относительном, но временном равновесии и постоянном движении. Эти частицы порождаются незримой реальностью (чистой энергией), и всякий раз, когда равновесие нарушается, они возвращаются в эту незримую реальность.

Случайные и неслучайные явления в науке

В приведённом выше рассуждении мы установили следующий методологический принцип науки: «Всякий раз, как некое явление демонстрирует наблюдаемое, упорное, значительное отклонение от случайного поведения, без какой-либо видимой причины, мы имеем полное право сделать вывод о существовании некоей незримой силы или объекта, служащего причиной этого явления». Теперь нам следует пойти дальше и спросить, есть ли какой-то научный принцип, который мог бы сказать нам, что вероятно, а что маловероятно. Вероятные конфигурации или явления — это те, которые, скорее всего, являются случайными, тогда как маловероятные конфигурации наверняка обязаны действию какой-нибудь незримой (или зримой) силы.

Такой принцип действительно существует. Он называется вторым началом термодинамики (так называемый принцип энтропии), и был впервые предложен французским инженером Карно (1796-1832) и немецким физиком Клаузевицом (1822-1888). Мы рассмотрим две формулировки этого закона, одна из которых является неформальной, или эвристической, а другая — более точной и строгой. Однако обе формулировки научно корректны.

Первое утверждение таково: «Беспорядок вероятен, а порядок маловероятен». Или, более пространно: «Порядок, структурность и сложность маловероятны; беспорядок, простота и одинаковость вероятны». Мы можем убедиться в истинности этого утверждения на уровне обычного здравого смысла: порядок — это несколько конкретных состояний, тогда как любое из других возможных состояний является беспорядком. Давайте подробнее обсудим этот вопрос.

Предположим, что мы сравниваем кучу кирпичей и хорошо построенный кирпичный дом. Куча кирпичей представляет беспорядок, а кирпичный дом — порядок. Если мы хотим превратить кирпичный дом в кучу кирпичей, мы можем сделать это как угодно. Мы можем взять любой кирпич в качестве первого, любой — в качестве второго, и так далее. Любая из возможностей приведёт нас к куче кирпичей. Но если мы хотим превратить кучу кирпичей в дом, мы не можем действовать как попало. Нельзя, например, поставить на место верхний кирпич, если мы к этому моменту не положили некоторое количество кирпичей в основание. Таким образом, превращение кирпичного дома в кучу кирпичей представляет собой процесс, ведущий от порядка к беспорядку, или от маловероятного к вероятному. Превращение кучи кирпичей в дом, с другой стороны, является процессом упорядочивания, т.е. движения от вероятного к маловероятному.

Опять же, если мы построим в лесу дом и оставим его на пятьдесят лет без присмотра, мы не удивимся, если он дегенерирует в кучу кирпичей. Но если мы оставим в тех же условиях на пятьдесят лет кучу кирпичей, мы очень удивимся, увидев на этом месте добротный кирпичный дом. Удивление, которое мы в этом случае почувствуем, отражает наше интуитивное знание второго начала термодинамики.[9]

Теперь давайте дадим второе, более формальное определение этого закона. Начнём с нескольких определений. Под физической системой подразумевается любой физический объект или множество таких объектов. Объекты, составляющие физическую систему, являются её компонентами, а любое множество компонентов системы формирует подсистему. Изолированная физическая система не получает извне никакой энергии. Теперь мы утверждаем: в любой изолированной физической системе увеличивается беспорядок. Более того, если система остаётся изолированной, то беспорядок в ней будет повышаться до состояния, известного как максимальная энтропия, или полный беспорядок. Это устойчивое состояние системы, которое, будучи достигнутым, остаётся неизменным, если только не подать в систему должным образом некоторой энергии. Выражаясь неформально: «Любая система дегенерирует к состоянию беспорядка, если её предоставить самой себе».

Эта формулировка второго начала термодинамики естественным образом приводит нас к вопросу о том, существуют ли в действительности полностью изолированные физические системы. Насколько мы знаем, полностью изолированных систем не существует (если только такой системой не является вся физическая Вселенная, однако этого мы не знаем). Например, большинство энергии в Солнечной системе производится Солнцем, однако некоторое излучение и энергетические потоки приходят и из-за её пределов. Тем не менее, существует множество относительно изолированных систем, и на их примере действие второго начала термодинамики было подтверждено многократно. На самом деле, этот закон является одним из наиболее проверенных и весьма достоверных научных законов и принципов.

Здесь следует подчеркнуть один очень важный момент. Второе начало термодинамики утверждает, что любая изолированная система непременно дегенерирует к беспорядку, однако это не исключает возможности того, что и открытые системы будут также дегенерировать. Чтобы избежать такой дегенерации, обычно недостаточно просто подать в систему какую-то энергию. Энергию следует подавать так и в такой форме, чтобы система могла потратить хотя бы часть её на установление порядка (т.е. использовать эту энергию для усложнения своей структуры). Как именно это произойдёт, зависит от природы системы (т.е. взаимоотношений между её компонентами), путей её развития и способов её взаимодействия со своим окружением.

Позвольте привести два примера. Предполагается, что броуновское движение молекул воздуха в закрытой комнате полностью случайно. Предположим, что в этой комнате мы откупорили флакон с очень летучими духами. Начальное состояние, когда духи полностью сосредоточены во флаконе, представляет собой порядок. Как только флакон открыт и духи испарились, броуновское движение молекул воздуха быстро разнесёт их по всей комнате. Это естественная дегенерация по направлению к беспорядку, полностью объяснимая случайной природой броуновского движения. Теперь предположим, что мы изменили эксперимент, направив в комнату внешний источник лучистого тепла. Возросшая температура в комнату только увеличит скорость броуновского движения, тем самым ускорив распространение запаха (и, тем самым, дегенерацию к состоянию беспорядка). В этом случае добавление энергии извне системы не приведёт к повышению упорядоченности.

В качестве второго примера рассмотрим рост (усложнение) растительности на Земле. Этот рост зависит от фотосинтеза в листьях растений. Фотосинтез использует в качестве источника энергии прямой солнечный свет. Если полностью убрать солнечный свет и заменить его другой формой энергии (например, теплом), то растения не будут расти. Таким образом, внутренняя структура зелёного растения позволяет использовать внешнюю энергию определённого вида (прямой солнечный свет) для увеличения сложности структуры растения, то есть для развития в сторону порядка. Однако другие формы энергии могут не привести к росту и усложнению (более того, чрезмерная или неправильная энергия вполне может разрушить эту систему).

Таким образом, наблюдаемый мир (видимая действительность) составлена из физических систем. Некоторые развиваются от менее вероятных к более вероятным; некоторые являются более или менее стабильными; а некоторые развиваются от более вероятного к менее вероятным состояниям. Системы первого типа могут считаться результатом случайного процесса. Стабильные системы либо находятся в состоянии наибольшей энтропии, либо поддерживаются в постоянном (или колеблющемся состоянии) путём постоянного притока энергии извне (т.н. диссипативные системы Пригожина).[10] Те же, которые эволюционируют от более вероятных состояний к менее вероятным, не могут быть результатом случайных процессов. Единственной причиной такой модели развития может быть только некий наблюдаемый приток энергии (например, растение обитает на Земле, освещаемой Солнцем) или некая ненаблюдаемая (незримая) сила. Мы рассмотрим именно этот последний случай.[11]

Бог существует

Теперь давайте подумаем обо всех физических системах в наблюдаемой Вселенной и спросим себя, какая из них является наиболее сложной, наиболее упорядоченной и наиболее структурированной. Ответ очевиден: это человек, а в особенности человеческий мозг и центральная нервная система, которая, вне всяких сомнений, представляет собой самый сложный набор поведенческих структур в известной Вселенной (см., напр., четырёхтомник «Науки о мозге»). Какой бы стандарт мы ни использовали для сравнения, какую бы известную нам физическую систему, природную или искусственную, ни взяли, с физической точки зрения человек оказывается самым высокоорганизованным и сложным существом. В нижеследующих рассуждениях о человеке, если явно не указано противоположное, мы будем говорить о его физическом теле, а не о человеке в метафорическом, культурном или духовном смысле.

Мы уже можем сделать наш первый вывод: «Поскольку человек является наиболее высокоорганизованной структурой в известной нам Вселенной, он является наименее вероятной из всех физических систем, и поэтому вероятность его случайного возникновения является самой малой из всех». Поэтому давайте рассмотрим процесс, приведший к возникновению человека — процесс, называемый нами эволюцией.

Во-первых, нам следует установить факты (в той мере, в которой они нам известны) касательно процесса эволюции. Наблюдаемые явления эволюции, прежде всего,— это окаменелости, встречающиеся в осадочных породах повсюду на Земле. Если бы свидетельства, предоставляемые этими окаменелостями, были противоречивы или неоднозначны, мы столкнулись бы с серьёзной проблемой их интерпретации. Однако в этом смысле всё нормально — все осадочные слои показывают примерно одно и то же, а именно, что высшие, более сложные формы жизни следовали за простыми, менее сложными формами. Иными словами, процесс эволюции был процессом усложнения, или движения относительной простоты и беспорядка к сложности и порядку. Таким образом, это был процесс движения от более вероятных структур к менее вероятным.

Хотя мы можем очень легко увлечься непростыми дискуссиями о том, сколь долго существуют физическая Вселенная, Солнечная система или Земля, или сколь долго на Земле существовали условия для жизни, прежде чем она фактически появилась, основной ход событий полностью ясен. Земля существовала несколько миллиардов лет (многие специалисты сходятся на примерно 4,5 млрд. лет). Первыми простейшими формами жизни, судя по всему, были сине-зелёные водоросли, появившиеся, вероятно, около двух миллиардов лет назад. В любом случае, после появления этих водорослей, был длительный период (вероятно, около миллиарда лет), в течение которого они оставались единственной формой жизни. После того, как водоросли размножились, появились другие формы растительной жизни.

Путём радиоактивного анализа и других методов установлено, с высокой степенью точности, что первые беспозвоночные животные появились не ранее чем 600 млн. лет назад. Таким образом, процесс эволюции от одноклеточных животных до возникновения зрелого человека (около 50 тыс. лет назад) занял не более 600 млн. лет, что с геологической точки зрения является весьма коротким периодом. Этот факт демонстрирует, что на «безграничное» или «свободное» экспериментирование в процессе эволюции времени не было. Более того, согласно некоторым оценкам, между одноклеточными животными и зрелым человеческим существом успела миновать примерно тысяча разных видов. В каждом случае переход от одного вида к другому был процессом, вёдшим от низших (а следовательно, более вероятных) к высшим (менее вероятным) структурам. Наконец, окаменелости убедительно свидетельствуют, что эволюция не была гладким, постепенным процессом. Она проходила, скорее, через ряд периодов застоя и стабильности (так называемые плато), прерываемых более короткими периодами быстрых изменений (направленных к усложнению).

Таким образом, эволюция является ярким примером процесса, демонстрирующего значительные и упорные отклонения от случайности. В течение довольно короткого времени наблюдалось упорное и периодически активизировавшееся движение от более вероятных состояний к менее вероятным. Было бы ненаучно и иррационально приписывать это движение случайности. На самом деле, переход только от одного из видов к другому мог вполне растянуться на весь срок жизни Земли, а чтобы развернуть весь эволюционный процесс, нам пришлось бы увеличить это время тысячекратно, что даст величину, превышающую время существования Вселенной (от «начала» и до нынешнего момента).

В свете этих рассуждений у нас есть научное право — на самом деле, нас принуждает к этому логика научного метода — заключить, что процесс эволюции является следствием некоторой ненаблюдаемой силы. В частности, мы, люди, являемся «конечным продуктом» эволюции, и поэтому обязаны своим существованием именно этой силе. Разумно было бы назвать эту силу «Богом», однако если кому-то это название не нравится, может заменить его на «эволюционную силу» (или, точнее, «силу, направляющую эволюцию и породившую человека»). Весьма логично предположить также, что эта эволюционная сила отличается от всех других сил, существование которых наука открыла или предполагает, поскольку, согласно нашим современным представлениям, ни одна другая сила не смогла бы привести в действие двигатель эволюции.[12]

Теперь, как и в случае с гравитацией, скептик может отвергнуть существование эволюционной силы и вместо этого верить, что эволюция была случайным процессом, серией весьма маловероятных совпадений; однако после такого заявления он должен отказаться от любых притязаний на научность или рациональность. С точки зрения научной методологии, всегда следует выбирать наиболее вероятную среди логически возможных альтернатив. Хотя логически возможно, что эволюция была случайным процессом, эта возможность очевидно не является самой вероятной. Такой скептик, особенно если он является практическим учёным, должен объяснить, почему он следует базовым принципам научной методологии в других случаях, но не хочет им следовать в применении к эволюции. Если у человека не вызывает никаких проблем вера в гравитацию или сильные ядерные взаимодействия, опирающаяся на свидетельства, аналогичные свидетельствам в пользу эволюционной силы, зачем иррационально противиться вере в эту силу?

Мы утверждаем, что достигли нашей цели и дали научное доказательство существования Бога. Мы показали, опираясь на наблюдаемые явления (появление человеческих существ), что самой разумной из возможных альтернатив, объясняющих этот факт, является наличие некоторой ненаблюдаемой причины.  Однако вполне может возникнуть следующий вопрос: насколько оправданно называть движущую силу эволюции «Богом»? Почему мы не считаем Богом гравитацию или сильные ядерные взаимодействия? Мы рассмотрим этот вопрос ниже.

Природа Бога

Для оставшейся части нашей дискуссии давайте примем в качестве установленного факта наличие незримой силы, являющейся причиной процесса эволюции, а следовательно — и появления человека, конечного продукта этого процесса. Поначалу может показаться, что отождествлять эту силу с Богом вряд ли оправдано и уместно. Однако, немного поразмыслив, мы обнаружим, что никакой проблемы в этом нет.

Для начала, мы уже выяснили, что эта сила способна породить всю ту утончённость и совершенство, которую может выказать человек. Мы не называем гравитацию или сильные ядерные взаимодействия «Богом» по той причине, что действие этих сил отнюдь не столь удивительно, как действие эволюционной силы. Следуя общему духу рассуждений этой статьи, мы можем спросить: неужели мы не вправе предположить, что сила, способная породить человека, по меньшей мере, столь же утончённа, как и человек? Такое предположение не менее (а то и более) разумно, чем любые другие логические варианты.

На самом деле, эта сила способна сделать, по крайней мере, одну вещь, которой мы сделать никогда не сможем, а именно — создать человечество. Ведь люди вообще не существовали всё то время, пока эта сила двигала эволюцию вперёд. Мы — результат действия этой силы, и мы обязаны ей своим существованием. Она нас сотворила.

В нашей дискуссии о зримой и незримой действительности мы уже отмечали, что с точки зрения современной физики незримая реальность порождаем видимый мир, а на самом деле даже объемлет и превосходит его. Таким образом, весьма правдоподобным кажется идея о том, что незримая причина эволюции (а следовательно, и появления человека) объемлет и превосходит людей. В частности, из личного опыта мы знаем, что наделены сознанием, интеллектом и свободной волей. Поэтому вполне можно утверждать, что сила или объект, стоящий у истоков нашего бытия, также обладает таким качествами, как сознание, интеллект и свободная воля — причём в степени, значительно превышающей нашу. Единственная альтернатива — поверить, будто слепая, бессознательная сила, лишённая всякого интеллекта, как-то сумела породить существо, наделённое интеллектом и сознанием.

На самом деле, если мы что-то и знаем, так это то, что у нас есть сознательная субъективность, потому что наше знание чего бы то ни было передаётся нам именно через эту субъективность. Таким образом, наша субъективность — самое глубокое обстоятельство нашего бытия. Это внутреннее пространство, где обитает каждый из нас, и мы знаем, что наша субъективность и наше сознание — результат действий этой силы. Таким образом, природу создавшей нас силы наиболее естественно познавать через более глубокое знание о том, что нам непосредственно доступно, т.е. через наш собственный внутренний мир. Таким образом, наше знание о существовании Бога и Его природе, судя по всему, опирается на самое прочное из всех возможных оснований.[13]