От автора Введение Глава 1. Природа аутентичной морали

Философия - это история попыток человечества понять и описать структуру реальности. Это не праздное умственное упражнение, а жизненно необходимое дело, потому что мы являемся частью этой реальности и превыше всего испытываем необходимость понять самих себя, а также то, как мы взаимодействуем с реальностью в целом. Так как жизненный опыт каждого человека ограничен, нам нужно делиться достигнутым пониманием и учиться друг у друга, если мы хотим добиться значительного прогресса в достижении нашей цели. Поэтому философия - это совместное предприятие, в котором участвует каждый отдельный философ и в которое каждый может внести свой личный вклад. Данная работа представляет собой посильный вклад автора в непрерывный диалог, который ведется в философии относительно ряда вечных проблем, причем в ней уделено особое (хотя не исключительное) внимание вопросам этики.

Предпринимая такого рода исследование, следует избегать двух крайностей. Одна крайность - полагать, что все важное и истинное уже было сказано великими философами прошлого и что самое большее, что мы можем сделать сейчас,- это выбрать из различных философских систем ту, которая кажется нам наиболее подходящей. Аргумент, который обычно выдвигается в защиту этой точки зрения, заключается в том, что вопросы, которые решает философия, настолько фундаментальны, что не зависят от временного или исторического прогресса. Разделяющие эту точку зрения соглашаются с тем, что научные знания могут быть изменены под влиянием новых фактов, но утверждают, что философия - наука настолько основополагающая и универсальная, что она не зависит от знаний, накопленных конкретным поколением людей. Другими словами, все философы действуют в одинаковых условиях, так что единственное различие между ними состоит в их умственных способностях. Кто, в таком случае, может претендовать на большие способности, чем Сократ, Платон или Аристотель?

Альтернатива приведенной выше точки зрения заключается в том, что философия является или должна быть научной по своим методам и что новые факты и новый человеческий опыт вполне соотносятся с философскими проблемами (которые, безусловно, часто напрямую связаны с данным историческим контекстом). С этой позиции, которой придерживается и автор, была написана данная монография.

Можно даже пойти еще дальше и попытаться представить философию как часть науки - ту часть, которая решает определенные, очень универсальные и основополагающие вопросы, находящиеся в центре каждого научного исследования. Однако это мировоззрение обходит стороной историко-критическую и отражающую функции философии и, таким образом, мы поддерживаем и все более укрепляем позицию, согласно которой метод (как противоположность содержанию) философии является в большей степени научным.

Другой нежелательной крайностью был бы радикальный модернизм, который принижает значение философии прошлого. Такая позиция утверждает, что только настоящее поколение может создавать философию, имеющую ценность, потому что только мы обладаем преимуществом воспринимать всю историю в целом и, следовательно, мы в состоянии понять ошибки прошлого, чтобы постараться избежать их. Примером такой тактики "выжженной земли" являются некоторые действующие феминистические школы, которые считают, что вся философия прошлого фатально заражена мужским влиянием в такой степени, что делает ее не только бесполезной, но и причиняет огромный вред. Мы изучаем прошлое, чтобы переосмыслить его и полностью освободить себя из-под его влияния; иначе оно не содержит никаких вечных ценностей.

Автор данной монографии не принимает ни одной из этих сверхновых идей. Мы полностью отталкиваемся от различных элементов нашего философского наследия. Наиболее мощное влияние оказывает платонизм (и неоплатонизм), особенно относительно метафизических доводов нашего исследования. Для начала давайте примем вполне объективное, реалистичное платоновское отношение к таким понятиям, как существование человеческой души, существование природы ценности и существование универсальных форм.

И в то же самое время, при всей нашей психологии гуманистов, мы подвержены большому влиянию со стороны писателей и философов-экзистенциалистов, таких как Достоевский, Кьеркегор, Ясперс и Бубер. Наш структурированный и рационалистический минимализм, который отдает приоритет точности перед завершенностью, многим обязан Декарту и в гораздо меньшей степени - Лейбницу. Наши прагматичные намерения наиболее несомненны для Пирса и для современного американского философа У. В. Куина. И наконец, весь подход, используемый в данной монографии, отражает дух и идеи персидских религиозных мыслителей Бахауллы и его сына Абдул-Баха.

В целом, весь стиль этой работы не позволяет делать обшир ных примечаний и приводить цитаты из других философских произведений. Однако читатель не должен считать, что автору неизвестны границы, в пределах которых эта работа несомненна для предыдущих источников.

Как уже упоминалось, мы берем минималистский и логический подход к рассмотрению понятий, кажущихся столь спорными, таких как человеческая мораль, религия, Бог и социальные структуры. Поступая таким образом, мы никоим образом не пытаемся критиковать или подрывать существующие религии и социальные структуры, а также не претендуем на открытие достойной альтернативы. Принимая такой подход, мы, скорее, пытаемся беспристрастно проанализировать определенные фундаментальные логические черты действительности, чтобы яснее сформулировать идеальную (но не менее практичную) этическую систему, принимая которую, мы можем четко измерить настоящее положение дел в области человеческой морали. Именно в этом свете и для этой цели мы используем такие понятия, как "коллективизм", "индивидуализм", "аутентичная мораль", "аутентичное взаимодействие", "аутентичная религия". Это развитие приносит полезные (хотя не всегда приятные) личные откровения и глубокое понимание нынешней ситуации. Такое понимание утверждает необходимую точку отсчета в процессе трансформации относительно идеальной конфигурации. Этот критичный, но в основе своей позитивный подход

может быть одной из причин, по которой этот материал был вос принят с таким острым интересом не только философами, но и работающими в сфере образования, и особенно психологами, которые так долго искали эффективную структуру для методологического процесса морального образования.

Наш подход представляет мораль как постепенное развитие че ловеческого потенциала путем установления и поддержки определенного качества взаимоотношений (взаимодействий) между индивидуумом и различными частицами действительности. Кроме того, мы поддерживаем точку зрения, что не только видимая, но и невидимая реальность имеет определенную структуру, которую можно постичь и выразить в форме принципов.

Эта концепция взаимодействия с реальностью - центральная в нашем подходе. Хотя взаимодействия индивидуума с действительностью неисчисляемы, нам представляется возможным выделить несколько категорий взаимодействий (например, между двумя людьми, между индивидом и его Я, между группами индивидуумов и т. д.) Для каждой категории взаимодействий существует духовный (реальный) принцип, который руководит всей категорией. Мы применяем термин аутентичный к взаимоотношению или взаимодействию, если оно отражает основные принципы, лежащие в основе категории, к которой принадлежит данное взаимодействие. Другими словами, аутентичное взаимодействие - это идеальное взаимодействие среди всех возможных в данной категории. В этом смысле все взаимоотношения в рамках определенной категории являются отражениями или близкой ступенью идеального взаимодействия. Мы также можем сказать, что взаимоотношение аутентично в том случае, если оно основано на точном восприятии реальности (или, по крайней мере, той части реальности, которая задействована в данном взаимодействии).

Таким образом, наше понятие аутентичности - это обобщение научного понятия действительность, которое обычно относится лишь к чисто рациональному общению между структурой объективной действительности и нашим внутренним пониманием ее - имеется в виду более полноценное общение, которое, с одной стороны, принимает в расчет не только ум, но и наши чувства, желания и ценности, а, с другой стороны, стремится смоделировать наше столкно-

вение не только с объективной реальностью, но и с другими субъектами, включая нас самих. Каждое аутентичное взаимодействие с действительностью, таким образом, основано на соответствующем принципе реальности, который аутентичная мораль стремится осуществить.

Таким образом, аутентичная мораль основана на стремлении к аутентичным взаимодействиям между личностью и различными явлениями реальности и, в особенности, с другими людьми. То, что мы используем здесь термин "аутентичный", еще не значит, что мы претендуем на создание единственно верной этической системы ценностей. Это скорее означает, что мы пытаемся понять и обсудить, что является истинно аутентичным в сфере морали и затем ясно выразить это в форме этической системы, отсюда и сам термин "этика аутентичных отношений".

Понятие аутентичной морали было представлено в начале этой работы, но его глубинный смысл проявляется лишь постепенно. Мы также постепенно приходим к осознанию того, что общая структура может быть эффективно и с пользой проанализирована с помощью трех фундаментальных отношений: причинности, строения и ценности. Каждую из них возможно представить как отношение между феноменами, где феномен - некая частица всеобщей реальности (хотя ценность должна быть выражена более узким классом феноменов, называемых сущностями). Грубо говоря (прошу за это прощения у читателей), причинность - это гносеологическая композиция метафизики, а ценность - это этика и эстетика.

Каждое отдельно взятое отношение тщательно изучалось на протяжении истории (например, известное учение Аристотеля о причинности), но оказывается, что учение о связях между ними гораздо менее развито (хотя существует несколько прецедентов). Наш личный подход к решению этих вопросов опирается, в основном, на современную логику отношений, но, оказывается, основы его заложены в работе великого мусульманского философа, физика и математика Авиценны. Некоторые логические свойства, обуславливающие эти принципы и их взаимосвязи, могут быть найдены в главе о существовании и природе Бога. В данной работе мы даем понятие об этой логике лишь в общих чертах, чтобы избежать нечеткого выражения главной мысли, усложняя ее для читателя, не-

знакомого с этими понятиями. Как бы то ни было, более детализированный, не требующий доказательств, подход существует, и в будущем он будет опубликован.

В работе над этой монографией мне оказывали значительную поддержку, на разных стадиях ее выполнения, несколько человек, но особую благодарность я выражаю Вадиму Номоконову и Леониду Осокину, которые с самого начала тесно сотрудничали со мной, предложив много интересных идей, которыми я воспользовался в работе над этой книгой.

В наше время перед человечеством не стоит более важной проблемы, чем нахождение таких этических систем, которые могли бы привести к установлению справедливых и высоконравственных отношений между людьми и между народами. Хотя преобладавшие в недавнем прошлом идеологии, безрассудно унесшие миллионы жизней, по большей части исчерпали свою жизненную силу, все же с их концом человечество получило лишь небольшое облегчение, причем, похоже, созрела почва для терний этнических конфликтов и сорняков моральной анархии. Если и имеется какая-либо надежда на установление нового социального порядка, то она заключается в конвергенции представлений о всеобщей системе морали, основанной на общем для всех понимании реальности. Аналогично тому, как различные народы мира и его различные культуры объединились в принятии всеобщих научных истин, - действительно, нельзя же говорить о "канадской" физике, "египетской" физике или "китайской" физике, - они могут объединиться в глобальное сообщество с помощью такой моральной системы, которая представляет собой продукт коллективного поиска истины.

В своем основополагающем труде "После добродетели" Аласдер Макинтайр делает вывод о том, что попытки современной философии разобраться в вопросах морали привели к катастрофическому провалу. Сохранив лишь фрагменты рассуждений, присущих древности и вписанных в свое время в осмысленный социальный контекст, современное рассмотрение вопросов морали свелось к бесконечным дебатам, в которых противостоящие точки зрения по существу даже и не исследуются. Макинтайр отмечает, что разговоры на темы морали превращаются в столкновения страстных утверждений и контрутверждений, которые не могут разрешиться ничем, кроме как взыванием к эмоциям. Такая трудноразрешимая ситуация подкрепляет широко распространенное мнение о том, что мораль полностью сдает свои позиции под натиском субъективизма и релятивизма.

Хотя Макинтайр дает проницательный критический анализ моральной дилеммы, стоящей перед современным обществом, его предложения сводятся, в основном, к возврату в прошлое и к изучению традиций. Такого рода ностальгия, как указывали его оппоненты, представляет собой «уклонение от проблем современности, а не решение их». Росс Пул в книге "Мораль и современность" пишет следующее:

"Исходной точкой поиска служит наше неведение добра. Но это неведение может быть истолковано двояким способом. Может быть, мы потому не понимаем, в чем заключается добро для нас, что нам не хватает некоторых знаний. Наш поиск добродетельной жизни является поиском в буквальном смысле: его цель состоит в открытии (или в открытии заново) того, что уже существует. Мы подобны археологам, пытающимся обнаружить план города, сокрытого под наслоениями истории. То, что является добром для нас, есть предустановленное единство нашей жизни; наша задача состоит в том, чтобы найти его и жить соответственно этому. Однако другая интерпретация может состоять в том, что мы не знаем того, в чем для нас заключается добродетельная жизнь, потому что она еще не существовала. Мы не являемся археологами, но мы подобны художникам, пытающимся создать то, что ранее никогда не существовало. Когда мы обнаружим добро для себя, это будет не открытие, а творчество."¹

В представленной здесь небольшой, но дающей много пищи для размышления работе, профессор Уильям Хэтчер сочетает лучшие черты археолога, каким является Макинтайр, и художника, представленного Пулом. Исходя из положений, содержащихся в своих ранее вышедших книгах «Логика и Логос» и «Всеобщий закон любви», автор опирается на достижения науки, философии и религии, чтобы дать определение морали и морального развития, основанное на определенных заключениях относительно реальности и на понимании того, что постижение добра всегда должно представлять собой акт творческого открытия.

В первой главе работы мораль определена в терминах установления должных отношений с Богом и, соответственно, с людьми посредством проявления самоотверженной любви. В существующей реальности намечена иерархия ценностей, в которой Бог пред-

ставляет собой абсолютно высшую ценность, а человек — высшую ценность среди всего сотворенного. Критически рассмотрены разнообразные альтернативные подходы, как религиозного, так и светского характера, в которых человеческие отношения приносятся в жертву погоне за ложными ценностями, будь то путем определения морали через более доступные представления (например, идеологию, легализм или романтизм) или же путем выдвижения жестких суждений о том, что собственную значимость можно утвердить только за счет других.

Во второй главе моральное развитие рассматривается как про цесс, приводящий к автономному человеку, который способен обрести аутентичное благосостояние, так что люди смогут самостоятельно управлять своими действиями, направляя их в сторону достижения счастья посредством реализации своей истинной природы. Дается подробная модель, позволяющая наметить средства, с помощью которых способности разума, чувств и воли актуализируются в ходе того, как созидается внутренняя для данного человека модель реальности путем его постоянных взаимодействий с другими субъектами и материальными объектами. Как утверждает д-р Хэтчер, закон причины и следствия справедлив не только в области фактов, но также и в области ценностей; когда мы поймем, как работает этот закон, и сможем соответствующим образом направлять наши взаимодействия с реальностью, тогда и появится возможность достижения истинного счастья.

Мораль, конечно, должна идти далее достижения понимания в сфере морали, она должна воплощаться в действиях, соответствующих морали. Поэтому третья глава посвящена анализу вопросов практического осуществления процесса развития. Исследуются аспекты упорядоченного подхода к установлению человеком должных отношений с Богом, самим собой, социальными группами и обществом, физическим миром. Нравственный человек рассматривается не как некоторый законченный продукт, а как учащийся, вовлеченный в процесс, который нескончаем, но несет вознаграждение в себе самом.

Наиважнейший вклад этой работы заключается в том, что она выходит за рамки теоретических концепций и приглашает читателя отставить обманчивое чувство комфорта и самосохранения, заим-

ствованное от ограниченных подходов к морали, и принять вызов - научиться выстраивать подлинные человеческие отношения, опираясь на знания, предоставляемые наукой и религией.

Этика является дисциплиной, которая рассматривает природу ценностей - как внутренних, проистекающих из свойств самой не которой сущности, так и внешних, которые придаются этой сущности извне на основании субъективных предпочтений (так называемого выбора в отношении ценностей). Классическим примером внешних ценностей может служить ценность, придаваемая денежным знакам, которые сами по себе представляют не более, чем особым образом окрашенные листки бумаги, то есть весьма эфемерную сущность, которая относительно быстро утрачивается по мере того, как бумага изнашивается и становится непригодной к употреблению.

Поскольку внутренняя ценность проистекает из самой природы каждой конкретной сущности, то она объективна. Внутренние ценности определяют бинарное ценностное отношение между сравниваемыми сущностями, соответствующее понятию "больше" (знак ">") или "больше или равно" (знак ">"). Таким образом, соотношение А > В между двумя сущностями А и В указывает на то, что внутренняя ценность сущности А превышает внутреннюю ценность сущности В или равна ей, то есть А по крайней мере столь же ценна, что и В. Например, это может означать, что А обладает каждым положительным свойством В в равной или большей степени.

Таким образом, важнейшей частью содержания этики являет ся отражение взаимного соотношении ценностей. Это дает необходимый материал для обоснованного применения следующего основополагающего логического принципа этики: ценности низшего порядка могут и должны приноситься в жертву (то есть использоваться как средство) для получения ценностей высшего

порядка, но не наоборот; то есть высшие ценности представляют собой цели, а низшие - средства для их достижения. Тогда, используя формулировку через отрицание, получаем следующее определение поведения, противоречащего морали: сущность аморальности состоит в смешении средств и целей, при котором жертвуют более высокими ценностями в погоне за более низкими.

Если мы будем на практике применять этот логический прин цип с учетом всего, что знаем о ценностях объектов, то наш субъективный выбор ценностей и наши предпочтения будут приближаться к объективно необходимым и будут сходиться (конвергировать) к ним. Этика, таким образом, оказывается частью нашего знания общей структуры реальности. Как мы в дальнейшем увидим, знание объективной реальности включает также знание двух основополагающих отношений: причинности и композиции.

Отношения сравнительной ценности определяются между сущ ностями любого плана, будь то осязаемые или неосязаемые, абстрактные или конкретные. Для составных физических структур отношения ценности приближенно эквивалентны соотношению меры и степени системной сложности (заданной требованиями его эффективности в общем плане творения), которое определяется следующим образом: физическая сущность А является более ценной по сравнению с другой физической сущностью В, если А в большей степени структурирована (или более упорядочена), чем В. Так, в общем случае, растения имеют более высокую структурную организацию и, соответственно, представляют более высокую ценность, чем минералы; животные представляют более высокую ценность, чем растения, а наиболее ценным в мироздании является человек. В этом примере просматривается связь между ценностью некоторой конкретной сущности и местом, занимаемым ею в эволюционной иерархии бытия. По данным современной науки, человеческое существо и в особенности мозг и нервная система человека, действительно представляют собой наиболее высокоорганизованную составную физическую структуру в известной нам Вселенной.¹Отсюда следует, что человек составляет высшую ценность в мироздании, известном нам на сегодняшний день.

Мы теперь примем следующее обобщение: человеческое существо есть высшая ценность среди всего сотворенного (то есть

всего сущего, за исключением Бога). Данное предположение становится более обоснованным с учетом того факта, что такие способности человека, как сознание, воля, любовь, являются источником всех субъективных аспектов ценностей и ценностных представлений.

Действительно, именно способности сознания, интеллекта, воли и любви определяют специфическую сущность человека как основного элемента социальных систем. Они являются закономерным результатом социального воздействия на любого более или менее полноценного новорожденного младенца, результатом социального преобразования его человеческой природы и, таким образом, являются универсальными, то есть общими для всех людей. Поэтому, когда делается вывод о том, что человек есть высшая ценность в мироздании, то имеются в виду именно те внутренние свойства, которыми наделен каждый человек и которые составляют самую его суть: высшая ценность в мироздании представлена теми человеческими качествами, которые закономерно образуются при социальном воздействии на внутренне присущую каждому нормальному младенцу специфическую природу, качествами человека как базового компонента социальных систем, имеющими универсальный характер.

Теперь возникает вопрос о том, как наиболее эффективно получить знание об объективных ценностях, которые были бы достаточны для того, чтобы дать возможность нашим субъективным ценностным предпочтениям конвергировать к этим объективным ценностям. Ответ на этот вопрос состоит в том, что нам следует научиться взаимодействовать с реальностью таким образом, чтобы эти ценности стали нам известны: а именно, мы должны научиться устанавливать, поддерживать и развивать аутентичные отношения на каждом из уровней системно-иерархичного строения мира.

На первый взгляд может показаться, что определенные виды взаимодействия с реальностью будто бы не связаны с представле-

ниями морали. Особо следует отметить, что слишком узкие пред ставления о том, что этика и мораль ограничены только некоторыми специфическими областями человеческой жизни и деятельности, уже не раз оказывались в числе основных причин тех огромных бедствий, которые постигали человечество на протяжении всей его истории. Действительно, именно мы, люди, являемся теми, кто создает ценности и осуществляет выбор среди них, и поэтому вопросы ценностей и вопросы этики имеют, в большей или меньшей степени, отношение ко всем нашим взаимодействиям и, вообще, ко всему, что составляет наш жизненный опыт.

Поскольку наши взаимодействия с реальностью связаны с моралью в различной степени, образуется иерархия этических представлений, которая достаточно точно отражает объективные ценностные отношения. Так, если мы имеем дело, главным образом, с объектами невысокой ценности, то, конечно же, возникает меньше вопросов и последствий морального плана, чем когда мы взаимодействуем с более ценными сущностями, такими как другие люди.

Действительно, поскольку человеческие существа представляют собой высшую ценность в мироздании, то именно наши взаимодействия с другими людьми характеризуются наибольшей значимостью своих моральных последствий. Поэтому можно сказать, что главная цель морали и этики состоит в установлении аутентичных взаимоотношений между людьми. Затем мы можем сказать, что общей целью морали является установление аутентичных взаимоотношений с каждой категорией сущего и, в особенности, с людьми.

Центральным признаком аутентичности человеческих отноше ний является присутствие в них жертвенной любви или альтруизма. В противоположность этому, неаутентичные отношения основываются на различных формах проявления эгоизма и отстаивания личных интересов, и поэтому они характеризуются конфликтностью, отсутствием гармонии, жестокостью, ревностью, стремлением к манипулированию и тому подобным.

Альтруистическая любовь представляет собой не только чув ство эмоциональной теплоты в отношении других людей, но и объективную притягательную силу, действующую в соответствии с определенными законами и принципами, которые также объективны.

Моральное развитие в значительной мере связано с познанием и применением этих законов и принципов с тем, чтобы в нашей жизни мы стали в еще большей степени доступны воздействию силы истинной любви. Моральное становление, таким образом, представляет процесс развития нашей внутренней способности устанавливать и поддерживать аутентичные отношения.

Проиллюстрируем сказанное простой аналогией из области физики. Современные теории признают следующие четыре основные силы физического взаимодействия: силу гравитации и силу сильного ядерного взаимодействия, являющиеся исключительно силами притяжения; силу слабого ядерного взаимодействия, являющуюся исключительно силой отталкивания (по современным представлениям, она не имеет формы, которая бы обеспечивала притяжение); и, наконец, электромагнитную силу, которая обеспечивает как притяжение, так и отталкивание. Альтруистическая любовь является чисто притягивающей силой, подобно силе гравитации. Подлинная любовь не может стать причиной конфликта или отчуждения между двумя людьми подобно тому, как сила гравитационного притяжения между двумя физическими телами не может вызвать их отталкивание друг от друга.

Конечно, физические тела будут удаляться друг от друга под действием сил, противоположно направленных и преодолевающих их взаимное притяжение, однако в каждом случае, когда наблюдается движение двух физических тел в направлении друг от друга, мы знаем, что это происходит вопреки их взаимному гравитационному притяжению, а не благодаря ему. Аналогичным образом, в любом случае, когда возникает конфликт или иное нарушение гармонии человеческих отношений, можно с уверенностью сказать, что это произошло не под влиянием любви, а в результате действия некоторых других факторов. Самая суть истинной любви делает ее исключительно силой притяжения.

Таким образом, моральное развитие представляет собой поиск аутентичности в области взаимоотношений, который заключается в осознания человеком тех законов, которые определяют действие любви, и в последующем использовании им этого знания при построении своих отношений с другими людьми. Тогда нравственной следует назвать такую личность, которая обрела способность

к истинной любви и самопожертвованию. Нравственная личность проявляет эту способность посредством соблюдения чистоты и преданности в своих отношениях с другими, посредством такого обращения с людьми, которое проникнуто подлинной добротой, заботой и стремлением оказывать им поддержку, а также посредством служения людям и оказания предпочтения их нуждам по сравнению со своими собственными нуждами.

Другими словами, основы морали совершенны в своей простоте: или человек обретает способность к самопожертвованию, кото рую и проявляет путем активного, смиренного и постоянного служения людям, или же он таковой способности не обретает. В последнем случае его поведение будет отражать разного рода отклонения от аутентичности (то есть аномалии, с точки зрения аутентичной морали), некоторые из которых были перечислены ранее. К такого рода аномалиям относятся жадность, ревность, склонность к обману, эгоцентризм, безразличие, холодность, гневливость, жестокость и т. п. Именно наши действия - а они и свидетельствуют о том, каковы мы на самом деле - и являются показателем степени нашего развития в моральном плане. Если поступки наши постоянно обнаруживают наши себялюбивые мотивы, то мы не можем претендовать на то, что в своей глубине мы все же являемся любящими людьми, аналогично тому, как мы не можем считать, что земное притяжение некоторым образом подталкивает самолет вверх в небо.

Эта удивительная простота основополагающих положений мо рали, несомненно, представляет собой вызов каждому человеческому существу. Попытки оценить себя в соответствии с критерием аутентичности зачастую приводят человека к болезненным открытиям относительно себя самого. Тем не менее подобные открытия представляют собой первый и обязательный шаг в направлении обретения человеком аутентичной морали. Они также являются испытанием того, насколько искренни наши устремления к достижению аутентичности во взаимоотношениях с людьми. Та степень, в которой мы, люди, оказывались не способными пройти это испытание в прошлом, отразилась в разного рода приемах, созданных на протяжении истории для самооправдания собственных поступков и стоящей за ними морали.

Одна из наиболее распространенных альтернативных концепций рассматривает мораль как веру в некую доктрину и как средство защиты этой доктрины, а не как установление аутентичных взаимоотношений между людьми. Эти доктрины, в свою очередь, рассматриваются как высшая ценность в мироздании, тогда как морали отводится роль проводника и распространителя этих доктрин, использующего все доступные средства.

Не вызывает сомнений, что любая система морали представляет некоторую часть философии жизни и тем самым утверждает веру в определенные идеи и доктрины. Однако аутентичная мораль рассматривает такого рода верования не как самодостаточную цель, а как одно из средств для развития способности людей к аутентичным отношениям. Поэтому дефект, присущий "идеологизированной" морали, состоит не в том, что она стремится пропагандировать определенные доктрины, а в том, что она ставит эти доктрины выше аутентичных отношений.

Термин идеология здесь используется для обозначения любых философских построений, в которых подразумевается, что опреде ленные доктрины, идеи или предложения имеют большее значение, чем человеческие существа. Ясно, что любая "идеология", удовлетворяющая такому определению (независимо от ее конкретного доктринального содержания), оказывается в прямом противоречии с основным положением аутентичной морали, которое утверждает, что именно человек есть высшая ценность в мироздании. Поскольку любая система морали полагает, что менее значимые ценности могут быть принесены в жертву для обретения более значимых ценностей, то "идеология", переставляя ценности в их иерархии, санкционирует (по крайней мере, косвенным образом) намеренное принесение в жертву людей или аутентичных человеческих отношений, если это будет сочтено необходимым для распространения доктрин, составляющих данную идеологию.

То, что в идеологии собственные доктрины считаются более важными, чем люди, ведет, по сути дела, к своего рода обожествлению этих доктрин, поскольку эти доктрины ставятся на место Бога - высшей мыслимой ценности и высшей ценности среди всего сущего. Следование такой "идеологии" сродни идолопоклонству,

поскольку оно означает поклонение определенным идеям и служе ние им, вместо поклонения и служения Богу. Идолопоклонническая природа идеологий становится особенно очевидной при рассмотрении таких крупнейших политических "идеологий", как "идеология коммунизма" или "идеология фашизма".

В контексте развиваемого здесь подхода важной задачей представляется анализ религий как своего рода "идеологий", которые делают предметом идолопоклонства определенные религиозные представления и верования. Религиозные идеологии предлагают людям разного рода альтернативы, которые привлекают своей упрощенностью и внешней эффективностью и подменяют собой магистральный путь морального развития - поиск и установление аутентичности в человеческих отношениях. Массу примеров тому можно видеть в истории развития каждой из мировых религий. Рассмотрим, как происходил этот процесс в случае наиболее близкой нам религии - христианства.

Но прежде всего следует отдать должное огромным заслугам каждой из мировых религий в прогрессивном развитии человечества. Каждая религия внесла неоценимый и незаменимый вклад в духовное и материальное совершенствование мира, стала основой соответствующей цивилизации и явила многочисленные примеры истинной человеческой святости и самопожертвования. Вместе с тем в каждой из них наступали этапы, когда происходила постепенная утрата духа, принесенного основателем религии, и набирали силу разного рода идеи и доктрины, выдвигавшиеся влиятельными людьми. Именно такие привнесенные позднее идеи и доктрины, далекие от первоначального учения, а зачастую и прямо противоречившие ему, и приводили к тому, что религии в существенной мере утрачивали способность выполнять свое высокое предназначение.

История христианства дает весьма показательные, а нередко и устрашающие, примеры превращения аутентичной религии в то, что здесь названо "идеологией". Из учения Иисуса Христа ясно следует, что основной целью и истинным смыслом жизни на земле является, говоря современным языком, установление аутентичных отношений с реалиями жизни, включающими всевозможные предметы, ситуации, людей и самого Бога. В качестве центральной заповеди своей религии Иисус Христос выдвигал необходимость воз-

любить Бога всем своим существом и возлюбить ближнего своего, как самого себя. Он говорил, что мы должны любить даже врагов своих, а также тех, кто стремится причинить нам вред (ведь, в конце концов, даже морально неразвитый человек, такой как вор или убийца, тоже способен любить своих друзей). Он передавал эти заповеди с помощью притч и рассказов, в которых обязывал нас "подставлять другую щеку", когда нас ударили по одной, и "пройти и вторую милю" в качестве осознанной жертвы, когда нам доводится служить другим людям.

Ни в одном месте Нового Завета Иисус Христос не дает ника кого доктринального критерия веры. Наоборот, в обращении к своим апостолам он указывал, что его истинные последователи будут определяться по тому, что "они будут любить друг друга, как я возлюбил вас".²

По известным свидетельствам, ранние христиане сумели ясно осознать природу и суть истинной религии: они позитивным образом подошли к задаче достижения аутентичности во взаимоотношениях с людьми. Это, прежде всего, проявилось в том, что они достойно выдержали гонения и муки первых трех столетий существования христианства. На протяжении всего этого периода быть последователем Иисуса Христа не только не предполагало каких-либо социальных или материальных преимуществ, но, наоборот, навлекало опасность. Однако христиане того времени, несмотря на постоянные преследования, стремились к установлению подлинных, аутентичных отношений с людьми и достигали в этом успехов. Такова сила притяжения альтруистической любви.

И все же, в ходе того, как христианская религия становилась государственной религией во все большем числе государств, она стала приобретать черты идеологии, в которой следование определенным доктринам о Христе (так называемым христологическим доктринам) постепенно подменяло собой аутентичность отношений в качестве главного признака принадлежности людей к христианской религии. Историки говорят, что в результате внутренних конфликтов, появившихся на почве теологических расхождений и проявления устремлений, противоположных аутентичности, сами христиане истребили большее количество христиан, чем римляне в период преследования христиан.

Идеологизация христианства достигла наибольшей степени во времена инквизиции, когда многие тысячи христиан были подвергнуты смертной казни во имя Христа за то, что они допустили те или иные отклонения от официально установленной идеологии. Утверждение идеологизированных доктрин считалось более важным, чем человеческая жизнь, так что люди открыто приносились в жертву сохранению и укреплению этих доктрин. Даже в наши дни признание определенных доктринальных систем считается обычным критерием того, насколько данный верующий является истинным христианином.

В современном мире христианство является наиболее распространенной религией, и, конечно же, каждый христианин верит в известные основополагающие доктринальные положения, специфические для этой религии (такие, как божественное происхождение Иисуса Христа, его рождение от Девы Марии, его воскресение из мертвых). Но при всем этом возникает вопрос о том, многие ли из верующих на деле соответствуют Иисусову критерию веры: "... потому, что вы любите друг друга, как я любил вас".³ Действительно, если бы это было так, то под влиянием столь большого числа христиан, живущих в каждом уголке земного шара, весь мир уже давно стал бы подлинным раем любви и аутентичных отношений.

Конечно же, рассмотренный выше пример является далеко не единственным случаем превращения религии в идеологию. Так, воинственные фундаменталистские идеологии или доктрины, проповедующие собственную исключительность и нетерпимость к другим, получили распространение во многих религиозных течениях в последние десятилетия XX века. Однако пример христианства является особенно показательным, поскольку в учении, которое принес Иисус Христос, отчетливо и настойчиво подчеркивается приоритет альтруистической любви надо всеми другими соображениями. Действительно, если мы, человеческие существа, способны убивать своих собратьев по вере во имя религии, которая в качестве своего основополагающего принципа провозглашает любовь к людям, то приходится признать, что мы обладаем потенциальной способностью выдвигать идеологическое обоснование и оправдание какой угодно жестокости. Именно возможность прояв-

ления этой способности, действительно присущей человеческой природе, должна побудить нас быть бдительными в отношении идеологизации морали в указанном выше смысле.

Отметим еще раз, что утверждение о том, что аутентичная мораль не есть идеология, вовсе не означает того, что аутентичная мораль не предусматривает веру в определенные положения доктринального плана или согласие с ними. Это, однако, означает, что предназначение исповедуемых доктрин состоит в служении людям, а не наоборот, то есть можно отказаться от определенных доктрин или изменить их, если это пойдет на пользу людям, но ни люди, ни аутентичные человеческие отношения не должны приноситься в жертву утверждению или распространению этих доктрин.

Рассмотренная выше идеологизация, возможно, является самым распространенным, но, к сожалению, не единственным видом искажения аутентичной морали. Некоторые из них будут рассмотрены ниже.

4. Мораль и религия, рассматриваемые как общественное соглашение

Наличие в каждой из традиционных религий элементов, обус ловленных культурой конкретного периода в развитии конкретного общества, привело некоторых людей к мысли о том, что моральные (и религиозные) системы целиком и полностью являются продуктами национальных культур и что поэтому именно культурные ценности являются наивысшими. Некоторые "материалистически" настроенные философы дополняют это мнение представлением о том, что культура сама по себе является не чем иным, как прямым результатом спонтанного взаимодействия человеческих сообществ с их конкретной окружающей средой. С этой точки зрения культурные ценности рассматриваются как случайные и местные, а не как имеющие глубокие корни и всеобщие.

Такого рода релятивистский взгляд на мораль, преувеличива ющий относительность моральных ценностей, проистекает, в частности, из основного принципа экзистенциализма, сформулированного Полем Сартром и утверждающего, что "существование превосходит сущность". В соответствии с этим принципом человек не имеет

собственной сути или же внутренне присущей ему структуры, которую он привносит в свои взаимодействия с действительностью; человек представляет из себя только то, чем он становится в ре зультате актов личного или коллективного выбора, иными словами, он полностью определяется ценностями культуры, носителем которой является.

Аутентичная мораль противопоставляет этому взгляду прин цип единства человеческой природы, о котором говорилось ранее в разделе 1: внутренние ценности в своих существенных чертах являются общими для всех, независимо от того, насколько разнообразны могут быть их конкретные проявления, обусловленные разнообразием культур. Способности сознания, интеллекта, воли и чувств составляют основополагающие качества, которыми наделен каждый человек.

Каковы же аргументы в пользу тезиса о наличии и преоблада нии всеобщей, транскультурной составляющей в человеческой природе? Оказывается, их достаточно много. Первооснова-общность биологической, психологической и социальной базы людей всех времен и народов. В качестве простейшего примера может служить тот факт, что каждый новорожденный ребенок отреагирует положительно и облизнет губы, если дать ему попробовать мед. Но если дать ему горькое вещество, то реакция будет явно отрицательной. Такой вид реагирования является внутренне заданным и универсальным; он показывает, что существуют определенные стимулы, на которые все нормальные люди реагируют позитивно, но также и такие, на которые нормальная реакция будет отрицательной. Другими словами, человеческое существо с самого начала своей жизни имеет определенную внутреннюю структуру, которая обусловлена его природой и которая проявляется во всех взаимодействиях человека с реальностью.

Сказанное выше вовсе не отрицает существования или значе ния индивидуальных различий в ценностных предпочтениях, а также того, что среди этих различий имеются как внутренне обусловленные, так и благоприобретенные. Главное здесь в том, что общее в реакции людей на определенные стимулы является более существенным и более показательным, чем частные различия. Так, все люди откликаются положительно на проявления любви и доб-

роты и отрицательно на причиненную им боль. Тот факт, что раз ные народы в рамках различных культур выработали отличающиеся друг от друга пути и способы выражения как положительной ценности любви, так и отрицательной ценности жестокости, не уменьшает степени универсальности этих ценностей как таковых (будь то позитивных или негативных).

• Таким образом, аутентичная мораль объективным образом основывается на восприятии и осознании того, что является универсальным и поэтому транскультурным в человеческой природе, тогда как системы морали, ставящие моральные ценности в зависимость от особенностей различных культур, вынуждены включать в себя многие произвольные, чисто субъективные ценностные предпочтения конкретных групп и даже индивидов, искажая при этом требуемую аутентичностью расстановку приоритетов.

Еще одна концепция в понимании морали основывается на пред ставлении о том, что этика и духовность состоят исключительно (или главным образом) в следовании определенному своду правил морального поведения.

Систему взглядов, которая полагает, что религия или мораль могут быть сведены к набору этических правил, обычно называют легализмом. Легализм означает, что определенные правила и подчинение им рассматриваются в качестве высшей ценности из всего сотворенного подобно тому, как идеология считает высшей ценностью следование определенным доктринам.

Аутентичные отношения охватывают личность человека целиком, включая его разум, сердце (то есть способность чувствовать) и волю. Они предполагают правильные мысли и понимание (адекватно отражающие реальность), правильные чувства и мотивацию (пронизанные альтруистической любовью) и правильные действия (воплощающие справедливость). Легализм же фокусирует основное внимание на действия, которые можно наблюдать извне, и игнорирует или же недооценивает требование альтруистической внутренней мотивации. Тем самым он ведет к лицемерию (неискренности), позволяя людям претендовать на то, что они являются подлинно нравственными, если осуществляют действия,

соответствующие установленным этическим нормам, даже в тех случаях, когда их внутренняя мотивация является эгоистичной, агрессивной или жестокой.

Подобно тому, как идеология искажает мораль, смещая акцен ты с аутентичности отношений на веру в надуманные доктрины, легализм смещает акценты в свою сторону: он позволяет человеку уйти от решения наиболее существенного вопроса, возникающего при стремлении к достижению аутентичных отношений, - вопроса о чистоте его мотивов.

Поскольку внутренняя мотивация и намерения людей представляют собой наиболее важный и основополагающий аспект аутентичной морали, то из этого следует, что об истинной нравственности человека никогда нельзя судить только на основании его внешних поступков. Аутентичная мораль, как уже отмечалось выше, охватывает всю полноту существа человека, включая его разум, сердце и волю, причем ни одно из этих человеческих качеств не может рассматриваться в отрыве от остальных.

Идеологизация и легализм означают придание чрезмерного значения определенным идеям и определенным действиям, соответственно. Подобного же рода переоценка субъективных чувств, которые обычно испытываются людьми, охваченными альтруистической любовью, является еще одним вариантом отклонения от аутентичности, который назовем романтизмом.

Романтизм в контексте данного исследования означает, что субъективные чувства эйфории и радости, которые естественным образом сопровождают альтруистическую любовь, полагаются в качестве высшей ценности в мироздании. Это явление, возможно, является наиболее тонким видом классического идолопоклонства, поскольку оно может возникнуть тогда, когда человек уже начал развивать свою способность к аутентичным отношениям. Увлечение романтизмом может стать соблазнительной альтернативой тому, чтобы продолжать поиск аутентичности, поиск, который, безусловно, приносит удовлетворение и, в конце концов, ведет к счастью, но далеко не всегда является легким и приятным.

превращают определенные средства достижения аутентичности в конечные цели, в романтизме один из побочных результатов или следствий аутентичности выдается за саму аутентичность. Поскольку присутствие альтруистической любви является обязательным признаком аутентичности в отношениях между людьми, то аутентичным отношениям всегда сопутствуют чувства радости и душевного подъема. Поэтому очень легко, особенно в начале поиска, ошибочно принять эти чувства, столь характерные для любви, за саму любовь. Если это происходит, человек начинает стремиться к тому, чтобы вызывать в себе такого рода ощущения ради самих ощущений, и тем самым он постепенно отходит от аутентичности. Это вариант классического случая "влюбленности в любовь", но только в духовном плане.

Самым грубым, но предельно ясным примером подобного раз вития человеческих поисков является приверженность наркотикам. В этом случае человек провоцирует временные ощущения эйфории и блаженства путем искусственного стимулирования тех участков мозга и нервной системы, которые участвуют в формировании этих чувств. Конечно, романтическая подмена аутентичности действует гораздо более тонко, ведь романтизм известен как мощный генератор изысканных иллюзий, но привкус искусственного подъема, подобного наркотическому, всегда присутствует в романтических традициях.

Уместно припомнить, что элементы романтизма проходят через всю историю мистицизма. Своего наивысшего развития они достигли, по всей видимости, в мистической традиции суфизма, получившего значительное распространение в Персии и Средней Азии в период раннего средневековья. Суфийские мистики придерживались мнения, что единственным признаком аутентичности является романтическая эйфория, которую они называли "сумасшествием любви", то есть такое состояние, при котором человек полностью подчинял свой ум и волю экстатическим чувствам духовной радости и эйфории.

Представляется, таким образом, что религиозный или мистический романтизм тяготеет к излишнему размыванию естественных и законных границ личности, что в большинстве случаев приводит либо к маниакальной экзальтации, либо к нездоровой занято-

сти самим собой в ущерб отношениям с другими. В результате этого человек начинает ошибочно принимать поглощенность собой за соединение с Богом.

Из всего сказанного следует, что каждая из трех основных способностей человека (а именно, способностей к мышлению, чувство ванию и волевому действию), будучи изолированной от остальных и доведенной до крайности, может привести к подрыву и даже разрушению аутентичности. Идеологизированность, легализм и романтизм показывают, что даже внутренние, общие для всех людей, духовные способности человека могут быть использованы ложным образом, причем именно в ходе его искренних попыток повысить свой потенциал в плане достижения аутентичности в отношениях с другими людьми. Это приводит нас к осознанию того, насколько тонкими могут быть процессы истинного морального развития и насколько необходимо уметь вовремя их корректировать.

Кроме моральных систем, основанных на религиозных представлениях, существуют многие внерелигиозные или безрелигиозные концепции оптимизации отношения человека к другим людям и к миру в целом, представляющие собой попытки создания непротиворечивых моральных систем без опоры на внутренние и универсальные ценности. Самой привлекательной из такого рода систем стал гуманизм, который, как полагают многие даже из его приверженцев, исходит из того, что любые проявления человеческой субъективности имеют потенциально одинаковое значение, зависящее от конкретных обстоятельств.

Существует много вариантов гуманизма, но все моральные системы гуманистического направления не используют понятия об универсальных внутренних ценностях, присущих каждому человеческому существу (его человеческой сути). Другими словами, даже если гуманизм утверждает, что гуманистические ценности являются наивысшими, он обычно не дает достаточной основы для проведения различия между тем, что является универсальным и существенным в природе человека, присущим каждому, независимо

Например, одной из такого рода гуманистических систем является коллективизм, который основывается на том, что ценность человека целиком проистекает от коллектива; иными словами, индивид получает все свое значение от общества и от той роли, которую он играет в социальном контексте. (То, что это весьма далеко от подлинного коллективизма, это разговор особый.) С этой точки зрения индивид, взятый в отрыве от общества, не обладает буквально никакой ценностью (потому что в этой системе отсутствует представление о ценности, внутренне присущей человеку как таковому). Примером здесь может служить "неидеологизированный коммунизм" и его варианты, представляющие собой "коллективистский гуманизм", в котором "пролетариат", или "народ", или "трудящиеся" призваны играть ту же роль, что и Бог в реальных религиях.

Еще одной концепцией "гуманистического" плана является индивидуализм, базирующийся на том, что индивид может иметь личную ценность, но только в той степени, в какой он демонстрирует некоторые способности или компетентность, превышающие социально принятый средний уровень. Человеческая ценность в этом случае обретает частный характер, и каждый человек наделяется ею индивидуально. Ценность человека и в этом случае оказывается относительной и внешней, поскольку она определяется в отношении норм данного конкретного общества и придается человеку извне. Следовательно, эта ценность не является ни универсальной, ни внутренне присущей человеку.

Кроме гуманистических моральных систем, имеются также системы, основанные на различного рода безрелигиозных социальных или политических идеологиях, рассматривать которые в данном случае нет необходимости. Достаточно сказать, что такого рода идеологии имеют общие дефекты с религиозными идеологиями, которые были рассмотрены выше достаточно подробно. Эти дефекты состоят в искусственном превознесении некоторой доктрины или принципа до уровня, превышающего ценность человеческого существа, и в предоставлении тем самым морального оправдания принесению в жертву людей или аутентичных человеческих отношений в угоду распространения или укрепления соответствую-

Однако недостатки "чисто гуманистических" оснований или источников морали, таких как "коллективизм" и "индивидуализм", представляются не столь явными по сравнению с дефектами источников морали, построенных на основе идеологий. Поэтому эти две системы будут рассмотрены отдельно в двух следующих разделах.

Отправной точкой в нашем исследовании будет служить жиз ненно важная потребность человека ощущать собственную значимость. Действительно, каждый человек непременно должен считать (и даже быть уверенным), что он представляет собой достаточно большую ценность, поскольку представлять себя не имеющим ценности означает совершать духовное или психологическое самоубийство. Теперь вообразим себе, что мы принадлежим к обществу, где все разделяют "коллективистское" представление о том, что это общество является единственно возможным источником личной ценности человека и что поэтому каждый из нас имеет только ту ценность, которую ему придает общество на данном отрезке времени. Тогда все наши социальные взаимоотношения будут пронизаны духом всеобщей погони за повышением оценки своей личности.

Какими же путями располагает человек для осуществления своего стремления к повышению собственной значимости? Прежде всего, это путь борьбы за власть над другими людьми и за возможность доминировать над ними. Каждый будет добиваться такого положения в обществе (или таких ролей), которые предоставят ему высокий статус, силу и власть.

Логика здесь достаточна проста и состоит в следующем: сила и власть дают человеку возможность заставить других признать его ценность и тем самым придать ему большую значимость. При этом обычно власть получают путем занятия такой должности, которую общество наделяет искомой властью; дальше человек начинает проявлять свою власть различными способами и с различными целями, используя известные приемы поощрения и наказания.

Различные социальные роли можно представить себе, например, в виде множества птичьих гнезд, устроенных в углублениях, которые находятся на крутом откосе на разной высоте, так что каждому из них соответствует определенная ценность. Если нам удается занять гнездо повыше (то есть добиться более высокой социальной позиции), мы не только получаем силу и власть, которая соответствует этой позиции, но и обретаем иллюзию того, что социальная значимость, символически придаваемая этой позиции, некоторым образом повышает ценность нашей личности.

Из проведенного рассмотрения следует, что глубинным моти вом человеческих отношений в такого рода коллективистском обществе будет именно стремление к власти, независимо от того, какие отношения пропагандируются внешним образом.

Погоня за властью по своей природе такова, что непременно приводит к несимметричным (несбалансированным) отношениям между людьми. Ситуация, когда один человек имеет власть над другим и в то же время тот другой имеет власть над первым, невозможна. Такого рода асимметрия, в свою очередь, неизбежно ведет к конфликтам в человеческих взаимоотношениях. Если и вы, и я будем стараться обрести власть над другими людьми, то мы оба обязательно начнем бороться друг с другом, поскольку каждый из нас будет понимать (возможно, инстинктивно или в подсознании), что только один из нас может преуспеть в борьбе за верховенство. В силовых играх всегда будут победители и побежденные, причем последние будут испытывать не только горечь неудачи, но гнетущее чувство, что они оказались под властью победителей, причем последнее всегда ощущается крайне отрицательно. Это означает, что практически во всех случаях взаимодействия между людьми кто-то (и таких будет большинство) окажется несчастным. Более того, победителя тоже подстерегает разочарование, поскольку никто не может побеждать всегда и во всех ситуациях, и, к тому же, сама победа не спасает человека от ощущения, что он так и не смог обрести счастья. Дело здесь в том, что даже многократный победитель подвержен нарастающим страхам возможных поражений в будущем, и, главное, сам он становится объектом зависти и ревности, а также мишенью для тех, кто будет пытаться сместить его с завоеванных высот.

Все это свидетельствует о том, что асимметричность человеческих отношений, создаваемая погоней за властью, представляет собой нечто прямо противоположное аутентичности во взаимоотношениях между людьми, являющейся истинной целью подлинно моральных устремлений. Признаком аутентичных отношений, как отмечалось ранее, является альтруистическая любовь, которая ведет к достижению взаимности и симметрии в человеческих отношениях, а не доминирования и асимметрии. Более того, при взаимоотношениях, основанных на аутентичной любви, обе стороны испытывают положительные чувства, поскольку по своей природе альтруистическая любовь приносит благо и тому, кто принимает, и тому, кто отдает. Известно, что любовь представляет собой наилучший образец отношений типа "победитель-победитель", при которых каждый счастлив.

Становится ясным, что стремление к аутентичности морали и к любви как необходимому ее компоненту приводит к устойчивому счастью, тогда как стремление к власти представляет собой, в буквальном смысле, погоню за собственным несчастьем. И все же, если мы ориентируемся (хотя бы и неосознанно) на описанные выше "коллективистские" представления о ценностях, у нас не остается иного выбора в плане обеспечения собственной ценности, кроме как участвовать в борьбе за власть и за высокое положение в общественной иерархии, поскольку единственной альтернативой этому (как мы в таком случае обязаны будем считать) станет ощущение собственной незначительности, с которым никто не может примириться.

Как установлено в психологии, к основополагающим свойствам человеческой природы относится то, что действия человека и мотивы этих действий определяются не самой реальностью, но представлениями об этой реальности, которые имеет данный человек. Поэтому, несмотря на объективную истинность положения о том, что каждый человек обладает внутренней, неотъемлемой ценностью, люди, не осознающие этот факт достаточно глубоко, действуют так, как если бы они этой ценностью не обладали. Именно осознание высокой ценности, внутренне присущей каждому человеку, дает возможность людям уйти от опасности следования рассмотренной выше концепции "коллективизма",

которая на практике оказывается ловушкой как для общества, так и для его членов. Это также помогает им развить внутреннюю силу, необходимую для того, чтобы отвергнуть саму идею погони за властью.

Если рассуждать с более общих позиций, то приходится признать, что мы стремимся к власти потому, что ощущаем свою слабость и незащищенность и при этом рассматриваем усиление власти, которой мы обладаем, как средство повышения нашей силы и степени защищенности. Мы считаем себя слабыми потому, что не имеем многого из того, что есть у других людей, и видим в усилении своей власти средство для увеличения наших материальных и иных возможностей. Но объективная реальность такова, что по существу полновластное владение чем-либо невозможно и представляет всего лишь иллюзию.

Действительно, никто не может владеть чем-либо, что не мог ло бы быть отнято от него при обстоятельствах, выходящих за рамки его контроля. Это суждение особенно справедливо в отношении внутренней ценности человека, которую он сам не создает и хозяином которой он не является. Наоборот, внутренняя ценность человека органично присутствует в нем: она и есть то, чем данный человек является на самом деле. Как только мы осознаем это в должной мере, иллюзия владения чем-либо разрушается навсегда и наше внутреннее стремление добиваться власти уменьшается. Тем самым мы освобождаем себя от "тирании императива" погони за властью и становимся открытыми для подлинного счастья.

Проведенный краткий анализ концепции "коллективизма" позволяет, в частности, сформулировать следующий весьма важный и конструктивный принцип, открывающий один из путей достижения аутентичной морали: заменять стремление к власти стремлением к любви. Степень внутреннего сопротивления, ощущаемого нами при попытке отказаться от погони за властью над другими людьми, отражает то, насколько далеко человечество отстоит сейчас от аутентичной морали.

Здесь необходимо сделать замечание о том, что отказ от стрем ления к власти вовсе не означает отмену различий в статусе ролей, исполняемых людьми в обществе: он означает лишь изменение нашего взгляда на социальные роли. Любое жизнеспособное обще-

ство обязано иметь дифференцированные роли и функции; оно не может существовать просто как собрание индивидов. Но дифференциация функций сама по себе не должна вызывать дифференциацию ценностей тех людей, которые эти роли исполняют, или же порождать недостаток взаимности в личных отношениях между людьми.

Например, если заболевший летчик придет на прием к врачу, то это не будет основанием для предвзятого суждения о том, что врач лучше летчика, потому что последний в этом случае зависит от профессиональной компетенции врача. Эти два человека вполне могут общаться как личности, представляющие одинаковую ценность и уважающие социальные функции друг друга. Предположим теперь, что они живут в обществе, в котором профессия врача считается более ценной, чем профессия летчика, и при этом все исходят из того, что человек не имеет ценности, кроме той, что ему отводится в обществе. Если врач станет оценивать себя более высоко по сравнению со своим пациентом, то это внесет асимметрию в их отношения и, соответственно, коренным образом изменит саму природу взаимоотношений между ними. В этом случае усилия врача по восстановлению здоровья пилота предпринимались бы не просто ради самого человека и его внутренней ценности, но, скорее, как демонстрация профессионального умения врача и его могущества по отношению к пациенту, возможно, в сочетании с подчеркиванием беспомощности пациента и его зависимости от врача. Распространенное обычно представление о том, что такого рода асимметрия в отношениях неизбежна, проистекает, скорее всего, из-за массового непонимания и недооценки внутренних человеческих ценностей, что так характерно для современного общества.

Вызывает определенное удивление, что описанные выше моральные представления, которые хотя и могут на словах превозносить человека, но оказываются крайне негуманными по своим последствиям и способствующими несчастью людей, смогли распространиться по всему миру в столь широком масштабе. Но это еще раз подчеркивает, насколько важна опора на универсальные, объективные и наиболее значимые основания для утверждения аутентичной морали.

Индивидуализм в культуре западных "развитых" стран чаще всего определяется как мировоззрение, при котором главными ценностями являются только такие личные способности человека, которые явно превышают уровень, принятый данным обществом в качестве нормы (на Востоке этому термину обычно придают иной смысл). "Индивидуализм" в этом понимании означает придание чрезмерной ценности особенному (в ущерб всеобщему). В гипотетическом обществе, где все придерживаются строго "индивидуалистического" представления о ценностях, человек может избежать ощущения собственной неполноценности, только демонстрируя тем или иным способом какую-либо особую способность. На практике это реализуется главным образом путем конкуренции или, в более общем представлении, - путем состязательности; иными словами, путем постоянного стремления человека превзойти других и тем самым утвердить свое превосходство в определенном виде деятельности. Каждый раз, когда человек "выигрывает" соревнование, наглядно демонстрируя свое превосходство над другими, он (а также и другие) ощущает возрастание своей личной ценности.

То, что "индивидуализм" (в соответствии с данным выше определением), по сути дела, не признает понятия внутренней ценности человека, заставляет людей пытаться обрести собственную значимость путем конкурентной борьбы друг с другом. Здесь, несомненно, имеется определенная аналогия с тем, как "коллективизм" побуждает людей самоутверждаться через стремление к власти и доминированию над другими. Подобно тому, как погоня за властью составляет глубинный мотив человеческой активности в рамках "коллективизма", конкуренция является глубинным мотивом в рамках "индивидуализма". Более того, оба эти мотива не являются взаимно исключающими, и в обществе с недостаточно развитой духовностью могут сочетаться худшие элементы из двух рассматриваемых систем, а именно - погоня за властью и конкурентная борьба.

Конкуренция любого рода проистекает от горизонтального срав нения того, как одни и те же действия выполняются двумя различными людьми в одно и то же время. Так, если требуется определить лучшего из двух скрипачей, то организуется их выступление перед одной и той же аудиторией, а затем производится сравнение на основе полученной социальной оценки и делается вывод о превосходстве одного или другого исполнителя.

Логика такого состязания, до некоторой степени, близка логике погони за властью (хотя имеются и существенные различия). Здесь возникает противоречие, подобное описанному ранее: невозможно, чтобы один человек превзошел другого в исполнении некоторых определенных действий и чтобы одновременно с этим этот второй человек превзошел первого. Поэтому, аналогично случаю погони за властью, конкуренция приводит к несимметричным отношениям и, следовательно, к конфликтам во взаимоотношениях. Однако победа в состязании не обязательно предоставляет победителю какую-либо непосредственную власть над побежденным или же возможность доминирования над ним. В обществе, которое построено на основе сформулированного выше принципа "индивидуализма", результатом состязания явится то, что победителю отводится большая ценность по сравнению с проигравшим. Это означает, что самооценка проигравшего снижается или даже превращается в отрицательную (по крайней мере, в той степени, в которой у участников состязания отсутствует представление об их истинной человеческой ценности).

Таким образом, конкурентная борьба становится преобладающим видом взаимодействий людей в рассматриваемом обществе, тогда как аутентичность отношений и, соответственно, аутентичная мораль оказываются подорванными. Члены такого общества подвергаются особо тяжелому стрессу, они чувствуют отчужденность друг от друга и начинают испытывать трудности в общении между собой и в установлении доверия друг к другу.

Если мы будем жить в такого рода обществе, то нам придется смотреть на себя, как на слабые и недостаточно защищенные существа, и нас будут преследовать страхи, что другие обнаружат наши слабости и используют это знание нам во вред. Поэтому каждый из нас будет стараться поддерживать собственный имидж силь-

ного человека и скрывать то, что, по его мнению, относится к его слабостям. Все это будет приводить к дальнейшему нарастанию отчуждения, лицемерия и, наконец, самообмана, поскольку мы будем пытаться скрывать свои слабости не только от других, но также и от самих себя.

В отличие от рассмотренного случая конкуренции, стремление к совершенству проистекает из вертикального сравнения двух вариантов выполнения одних и тех же действий одним и тем же человеком в течение двух разнесенных друг от друга отрезков времени. Например, если завтра я смогу играть на скрипке лучше, чем я мог это делать сегодня, это будет показателем моего продвижения в сторону совершенства. Но смогу ли я в какой-то момент этого процесса самосовершенствования играть лучше, чем некто другой, не имеет, вообще говоря, никакого отношения к рассматриваемому процессу. Так, если я обладаю большим врожденным талантом, то легко смогу превзойти менее талантливого человека без того, чтобы сделать существенный прогресс в отношении себя самого.

Таким образом, вертикальное сравнение, осуществляемое при стремлении к самосовершенствованию, ортогонально к горизонтальному сравнению, которое осуществляется при стремлении к соперничеству, и это означает, что рассматриваемые подходы коренным образом отличаются друг от друга.

Следует отметить известную возможность того, что сравнение достижений двух людей в плане соперничества между ними может стимулировать каждого исполнителя в его стремлении к совершенству, но произойдет это только при том условии, если совершенство как таковое будет целью, сознательно выбранной каждым из них. Рассмотрим этот эффект более подробно.

Предположим, что я стремлюсь превзойти некоторого челове ка в выполнении определенных действий. Какие стратегии (подходы) могу я использовать для достижения такой цели?

Одна стратегия будет, очевидно, состоять в том, чтобы постепенно улучшать свои достижения (это и будет стремлением к совершенству) в надежде на то, что с течением времени я, быть может, смогу превзойти достижения своего соперника. Но что, если он тоже будет стремиться улучшить свои достижения? Тогда, независимо от величины достигнутого мной прогресса, у меня не бу-

дет гарантии, что тот человек не добьется такого же или даже большего прогресса. При таком развитии событий я никогда не смогу добиться успеха в попытках превзойти его. Конечно же, если нашей целью является исключительно самосовершенствование, то никаких проблем в этом случае не возникнет. Но, если моей основной целью будет победа над соперником как таковая, то, возможно, я не смогу удовлетвориться одним лишь стремлением к самосовершенствованию, при котором мне придется год за годом наблюдать, как этот человек будет по-прежнему превосходить меня, постоянно наращивая свои достижения.

Отсюда следует известный вывод о том, что одно лишь стремление к совершенству не составляет оптимальной стратегии для одержания победы в конкурентной борьбе. Какая же стратегия будет лучше в указанном смысле? Ответ тоже известен: действия, направленные на подрыв возможностей соперника достигнуть успеха и на разрушение уже достигнутых им успехов (такого рода действия могут быть обозначены словом "саботаж"). Именно такого рода активность (в сочетании с действиями, блокирующими возможную встречную активность соперника по подрыву моих достижений) и определяет более эффективную стратегию достижения победы. Следование ей потребует, в большинстве случаев, гораздо меньшего расхода энергии и обеспечит более быстрый и более гарантированный результат, чем восхождение к совершенству, неизменно требующее тяжелых и длительных усилий.

Теперь можно ясно видеть коренное различие между состязательностью и истинным стремлением к совершенству. С одной стороны, разрушение возможностей соперника и уже достигнутых им успехов всегда представляло собой по-своему обоснованную и, к сожалению, нередко применяемую стратегию победы над конкурентами; с другой стороны, это никогда и ни при каких обстоятельствах не приводило к повышению уровня достижений ни нападавшего, ни его жертвы.

Благодаря своей вертикальной направленности поиск совершен ства поднимает человека на все большую высоту, не внося напряженности в его отношения с другими людьми, тогда как устремления горизонтальной направленности, присущие конкуренции, провоцируют человека на то, чтобы действовать против других, а не за-

одно с ними. Это приводит к неразумному расходу ресурсов, кото рые этот человек мог бы направить на свое реальное продвижение к совершенству, и, к тому же, отвлекает его внимание от истинных оснований совершенства человеческой личности (а именно, внутренних способностей ума, чувств, воли), потому что переключает внимание на слабые места других людей.

В моральном плане принципиальное различие между состязательностью и действительным стремлением к самосовершенствованию состоит в различии мотиваций. Стремление приблизиться к совершенству в какой-либо области человеческой деятельности (здесь, естественно, имеются в виду только лишь достойные области) является одной из форм служения людям, и поэтому для тех, кто это стремление проявляет, характерны скромность и даже смирение. В свою очередь, глубинными мотивами действий тех, кто стремится превзойти других, чаще всего оказываются различные формы самолюбия и гордыни. Хотя при этом сами достижения (то есть проявления определенной степени совершенства) могут быть одинаковыми в обоих случаях! И порой только возникновение критической ситуации обнаружит принципиальную противоположность жизненной позиции и направленности обоих субъектов. Но в этой ситуации поправлять их будет уже поздно.

Это служит дополнительной иллюстрацией того важного факта, что наблюдаемые внешние действия людей могут быть оцене ны с точки зрения морали только при учете глубинных внутренних мотивов, вызвавших эти действия. В отрыве от своего контекста, действия и поступки людей лишены внутренней моральной ценности (хотя они могут иметь вполне определенные социальные последствия). Поэтому корни аутентичной морали лежат в тайниках человеческих сердец, в которых и возникают замыслы всех будущих деяний; именно поэтому совершаемые действия не могут быть оценены только лишь по их внешнему соответствию или несоответствию правилам и нормам этики.

Иногда можно услышать, что стремление к моральному совершенствованию само является примером морально-аутентичной формы конкуренции; это мнение, очевидно, противоречит выводу, полученному в результате проведенного выше анализа. Однако мнение это отражает смешение двух различных представлений о

конкуренции. Если, к примеру, я преуспел в служении другому чело веку в большей степени, чем он - в служении мне, то вряд ли этот факт станет причиной того, что самооценка этого человека будет снижена и что у него, соответственно, возникнет неприятное ощущение. Такой вариант развития человеческих взаимоотношений коренным образом отличается от рассмотренного ранее случая соперничества, когда устремления были ориентированы против других, а не по направлению к ним, то есть нацелены на борьбу с людьми, а не на служение им. Чтобы лучше выяснить для себя различие между этими двумя понятиями о конкуренции, достаточно вспомнить, что конкуренция была определена выше как стремление превзойти других людей с целью придания себе более высокой личной оценки по сравнению с ними.

Необходимо также отметить, что стремление к совершенство ванию представляет собой такой вид мотивации, который, с одной стороны, превосходит в моральном плане стремление к конкуренции, но, с другой стороны, является значительно более трудным в практическом плане, поскольку для его реализации требуется гораздо более высокий уровень морального развития со стороны участников процесса. В краткосрочном измерении всегда гораздо проще развивать мотивацию к действиям на основе состязательности, чем на основе чистого стремления к самосовершенствованию, и это, несомненно, составляет одну из причин, по которым упор на состязательность получил столь широкое распространение в современном обществе. Действительно, научиться тому, как можно добиваться совершенства, не относясь ревниво и подозрительно к другим людям, не считая их своими конкурентами и не поддаваясь искушению противодействовать им, является одной из критически важных задач, которые должны быть решены на пути освоения аутентичной морали.

То, что сейчас социальная среда проникнута духом "индивидуализма" и в обществе преобладает концепция состязательности, имеет далеко идущие последствия. Придание чрезмерно завышен-

ной оценки особенному (то есть особым или особо развитым свой ствам) приводит к общему обесцениванию того, что воспринимается людьми как нормальное или обычное. Действительно, в тех обществах, где "индивидуалистические" настроения распространены широко, самым сильным оскорблением для человека будет услышать, что он "обыкновенный", поскольку это равносильно мнению, что он не имеет особенных свойств, а, значит, не имеет ценности (с точки зрения "индивидуалистической" морали).

Так, во многих странах Европы и Северной Америки чрезвычайно высокая ценность придается представителям некоторых специфических профессий, например, спортсменам или киноактерам. Из тех, кто сумел достичь успеха и популярности, делают кумиров и выплачивают им огромные суммы денег за выступления, во время которых они демонстрируют свои особые способности и таланты. Контраст этому составляет то, что в этих же странах весьма невысокая ценность придается таким действительно социально значимым сферам деятельности, как, например, материнство. Оно обесценено, потому что считается "обыкновенным", исходя из того, что каждая женщина может растить детей и что для этого не требуется особых способностей.

Однако, если взглянуть с духовной точки зрения, обязательной для аутентичной морали, то роль материнства будет по достоинству оценена, как наиболее значимая для общества. Действительно, даже те матери, которых можно считать "обыкновенными", год за годом совершают каждодневный подвиг, постоянно предпочитая нужды детей своим собственным. Такая "обыкновенная" степень жертвенности не только сама по себе является выдающимся феноменом, но она заложена в самое основание общества: если всего лишь одно поколение женщин откажется выполнять эту роль, наступит конец существованию рода человеческого. И все же в "индивидуалистически" настроенных обществах материнское самопожертвование продолжают считать само собой разумеющимся и продолжают тратить непомерные общественные ресурсы на знаменитостей из разряда, например, профессиональных атлетов или рок-музыкантов, роль которых ни в коей мере не является ни жизненно необходимой, ни даже существенно важной для общества.

мальным" или "обыкновенным", остается неопределенным. Например, представим себе общество, состоящее из гениев, которые по своим способностям и достижениям стоят на уровне, скажем, Бетховена или Эйнштейна, то есть буквально каждый член общества обладает способностью создать выдающуюся симфонию или теорию. Для такого общества эти способности и достижения будут ординарными, то есть они будут считаться чем-то само собой разумеющимся. Если, к тому же, это общество будет придерживаться описанной выше индивидуалистической системы ценностей, то тогда упомянутые "обыкновенные" способности будут цениться в меньшей степени, чем те, которые окажутся особыми или превышающими норму, причем вне зависимости от природы последних.

Как было научно установлено, в любой устойчивой популяции, в которой родительские пары образуются по случайному закону (то есть любые две особи противоположного пола имеют равную вероятность составить пару), таланты и способности оказываются распределенными по нормальному закону в соответствии с хорошо известной кривой колокольной формы. Практически это означает, что какой бы ни оказалась норма в таком сообществе, подавляющее большинство (около 65 процентов) популяции будет находиться в пределах этой нормы. Проектируя эту закономерность на человеческое общество и беря ее в качестве примерного ориентира, получаем, что только десять или пятнадцать процентов населения имеет реальную надежду выйти на столь высокий уровень способностей, который будет восприниматься обществом как особо выдающийся. Получается, что индивидуалистическая система ценностей дает гарантию в том, что большинство людей получит невысокую оценку (и поэтому будет несчастным), независимо от того, насколько высок в абсолютном измерении уровень достижений этого большинства. Такого рода математический анализ представлений о том, что является нормальным, а что выходит за пределы нормы, окончательно низводит до абсурда саму идею о том, что индивидуализм может составить основу разумной и жизнеспособной моральной системы.

В свете проведенного выше анализа будет вполне закономерным задать себе вопрос о том, как же могло произойти, что такая далекая от аутентичности моральная система, как "индивидуализм",

получила столь широкое распространение во всем мире. Одной из причин такого положения дел является рассмотренное выше смещение стремления к конкурентной борьбе и стремления к совершенству. Но есть и еще одна причина, заключающаяся в подобного же рода смешении духовных (неосязаемых) и материальных (осязаемых) ценностей.

Практически все современные экономические теории исходят из того, что материальные (экономические ценности) основываются главным образом на принципе редкости: чем более редкостным является некоторый материал или продукт, тем выше его ценность. Это, в свою очередь, порождает так называемый принцип гонки за редкостным, который, как полагают, фундаментальным образом определяет поведение людей в сфере экономики.

Логический смысл этого принципа основывается на том факте, что материальные ценности уменьшаются, когда ими делятся. Тра диционным здесь является пример с яблоком, которое имеется в единственном числе и которым его владелец делится с другим человеком: в результате у каждого оказывается по половине яблока. Если этот процесс будет продолжен, то с ростом числа людей, с которыми придется делить это яблоко (редкость продукта будет при этом возрастать), доля каждого человека будет уменьшаться и тем большая ценность будет придаваться этому яблоку. Так появляется основание для конкурентной борьбы за то, чтобы завладеть этим яблоком и захватить контроль над его распределением.

Принцип гонки за редкостным, по-видимому, достаточно точно описывает весьма значительную часть поведения людей в экономическом плане, хотя современные высокотехнологичные способы производства и начали его подрывать. Дело, однако, в том, что сам этот принцип становится полностью ошибочным, когда его применяют в отношении духовных ценностей. Это происходит именно по причине того, что духовные ценности приумножаются и возрастают, когда ими делятся, а вовсе не уменьшаются.

Более того, духовные ценности (вспомним рассмотренный выше феномен материнства) являются всеобщими, тогда как материальные ценности - локальными и ограниченными. Это означает, что представление о невысокой ценности того, что является нормальным или обычным (рассмотренное ранее при обсуждении вопроса

о материальных ценностях), не применимо по отношению к духов ным ценностям. Здесь действует прямо противоположный принцип: чем больше люди делятся духовными ценностями и, следовательно, чем более "нормальными" или "обычными" эти ценности становятся для общества, тем выше поднимается их значимость. Отсюда следует вывод: не конкуренция, а кооперация (то есть сотрудничество, стремление поделиться с другими и содействовать их успеху) является средством увеличения духовных ценностей.

Для того, чтобы иметь возможность поделиться с другими какой-либо ценностью, будь она материальной или духовной, нужно, конечно же, для начала иметь эту ценность самому. Это снова возвращает нас к понятию о внутренней ценности человека: каждый из нас естественным образом наделен личным источником духовных ценностей в виде внутренне присущих ему способностей разума, чувств и воли. Глубокое осознание этого факта, в сочетании с ясным пониманием всеобщего характера духовных ценностей, полностью изменяет традиционно принятую логику гонки за тем, что является редкостным, преобразуя ее в логику совместного устремления к тому, что универсально.

Становится понятным, что обоснование смысла и значения индивидуалистической состязательности в значительной степени зиждется на том, что некоторые из принципов, которые полностью (или ограниченным образом) справедливы в материальной сфере, переносятся на сферу духовного. Такого рода перенос не является адекватным, и он приводит к ложным выводам. Необходимо всегда иметь в виду, что законы и принципы, действующие в сфере материального, далеко не всегда и не вполне совпадают с теми, что действуют в сфере духовного. Поэтому наличие в моральной системе путаницы в применении законов и принципов, различающихся по сфере своего действия, определенно указывает на серьезное отклонение данной системы от аутентичности.

Итак, реальность структурирована в соответствии с иерархией ценностей, причем человек является высшей ценностью мироздания. Центральным понятием для морали и этики является понятие

аутентичности (то есть глубинной подлинности и истинности) чело веческих отношений, и моральное развитие предполагает, прежде всего, стремление к аутентичности в отношениях. Для успешного продвижения процесса морального развития необходимо, чтобы в каждом из его участников происходило гармоничное формирование и развитие внутренних способностей разума, чувств и воли -задатков, основаниями для которых по своей природе наделен каждый нормальный человек. Это развитие должно быть адекватным объективным потребностям обеспечения устойчивости и прогресса всех систем - от индивида до мироздания в целом.

Было также показано, что существует опасность неверного понимания этого процесса и подмены поиска аутентичности в человеческих отношениях различными неаутентичными в моральном плане и, следовательно, ложными альтернативами. Основаниями для наиболее распространенных из них служат следующие представления: "идеологизация", при которой предполагается, что распространение определенных доктрин представляет собой большую ценность, чем аутентичные человеческие отношения; легализм, который исходит из того, что мораль может быть сведена к набору правил этичного поведения; романтизм, который выдает эйфорические чувства, связанные с любовью, за конечную цель моральных устремлений.

Хотя упомянутые внутренние ценности, соответствующие прирожденным способностям человека, составляют часть его сути и поэтому существуют объективно, люди, как правило, не осознают их в достаточной мере. Поскольку поведение людей определяется в большей степени не реальностью как таковой, а тем, какой они эту реальность воспринимают, то оказывается, что люди зачастую действуют так, как будто они не обладают собственной, внутренне присущей им ценностью. Поэтому они стараются искусственно придать себе ценность, добиваясь признания со стороны других людей или общества, и прибегают с этой целью к таким средствам, как погоня за властью, конкурентная борьба и противодействие успехам других людей. Ясно, что перечисленные устремления составляют полную противоположность аутентичности и делают невозможным достижение счастья. И все же люди придерживаются расхожего мнения о том, что участие в такого рода неаутентичных

действиях является единственно возможным для них путем для выхода из состояния, при котором они воспринимают себя как не имеющих ценности и, следовательно, как морально не существующих.

Искушение следовать путями, далекими от аутентичности, проистекает из того факта, что эти пути являются более легкими (по крайней мере, в краткосрочном измерении), а также обещают, а нередко и предоставляют, быстрое вознаграждение. Обычно человеку гораздо легче верить в некоторый набор доктрин или следовать некоторому своду правил (и при этом ощущать себя более значимым по сравнению с другими людьми), чем осуществлять самостоятельный поиск, предпринимать длительные усилия по самосовершенствованию и служить другим с любовью и смирением.

Однако отмеченное состояние не является статичным и вечным, а всего лишь характеризует определенную стадию динамичного процесса развития человека и человечества.

Исходное состояние, в котором начинается жизненный путь человека, таково, что физические способности тела и духовные способности души (его Я) являются чистым, нереализованным потенциалом.

Параметры и ограничения потенциала физического тела нео братимо фиксируются в момент физического зачатия. Вполне разумно предположить, что подобным же образом зафиксирован духовный потенциал души (то есть духовный потенциал нельзя ни уменьшить, ни увеличить). Тем не менее как физические, так и духовные потенциальные способности могут быть развиты или актуализированы. На самом деле, фундаментальной посылкой этого курса является убеждение в том, что развитие потенциальных духовных способностей, как в нас самих, так и в других, является основной целью нашего существования.

Поэтому, начиная с первоначальной конфигурации, жизнь каж дого индивидуума состоит в постепенном развертывании или выявлении внутреннего потенциала посредством прогрессивного обогащения (и усложнения) взаимодействий с окружающей его средой. Более того, как результат таких взаимодействий, потенциальные способности, внутренне присущие индивиду, постепенно развиваются.

Несмотря на то, что ряд человеческих потенциальных способ ностей, подобно спектру цветов, постоянен и разнообразен, тем не менее, существуют три основных потенциальных способности души: способность понимания, или разум; способность чувствования, или сердце, и способность желания - действие и воля. Непосредственными результатами этих способностей являются идеи, чувства и эмоции, а также желания (стремления) и действия. Конечным про-

дуктом этих способностей являются идеи, чувства и эмоции, жела ния (устремления) и действия. Конечным продуктом этих способностей, как следствие соответствующих взаимодействий с окружающей средой, являются знания (истинные идеи), любовь (положительные и подлинные чувства) и служение (правильные действия).

Процесс духовного развития, или духовного воспитания, состоит в том, чтобы учиться создавать и поддерживать соответствующие взаимодействия с окружающей нас средой. Этот процесс имеет два аспекта: 1 - развитие наших внутренних ресурсов, чтобы адекватно отвечать на неожиданные события или воздействия окружающей среды и нас; 2 - обучение тому, как изначально положительно и продуктивно взаимодействовать с окружающей средой. Именно в этом подлинном диалоге между нами и различными элементами нашего окружения мы развиваем свои внутренние способности.

Конечной целью духовного воспитания является взращивание истинно счастливых и подлинно автономных человеческих существ. Именно сочетание автономии (саморазвития) и благополучия (подлинного счастья) помогают нам поддерживать аутентичные взаимоотношения с Богом, нашим Я, другими людьми, и таким образом, достичь истинной цели духовного развития. Предыдущие системы нравственности имели тенденцию ставить основной или принципиальный упор на счастье, пренебрегая важностью автономии. Это пренебрежение имело несколько негативных последствий.

Прежде всего, из двух основ духовного образования автономия является более фундаментальной. В конечном итоге, подлинное благополучие является результатом достижения автономии. Как сказал Абдул-Баха: "... человеческое счастье основано на духовном поведении".¹

Именно попытки стремления к счастью без дисциплины развития автономии привели к неаутентичным нравственным устремлениям, о которых говорилось в 1-й главе, таким как идеология, легализм или романтизм. Мы должны знать, что на каждой ступени процесса развития истинное и стойкое счастье может быть только результатом подлинной моральной автономии. Основа такого знания - это осознание нашей внутренне присущей ценности, что и было рассмотрено в 1-й главе.

Если мы не поддерживаем постоянного осознания нашей внут ренне присущей ценности и Богом данного потенциала, то вскоре обнаружим, что очень сложно проявить смелость, необходимую для того, чтобы пожертвовать менее ценным и эфемерным минутным счастьем ради увеличения автономии и, следовательно, более продолжительного аутентичного счастья. Тем не менее именно такой выбор нам приходится делать вновь и вновь, по мере продвижения по пути аутентичного морального развития.

На самом деле мы узнаем, что каждому новому уровню авто номии соответствует определенный уровень благополучия и счастья. Чем больше мы верны стремлению к саморазвитию и дальнейшей автономии, вместо того, чтобы довольствоваться приятными ощущениями счастья, связанными с определенными достижениями, тем скорее будет наше развитие и переход на еще более высокий уровень автономии и на соответствующую ему более высокую степень духовного благополучия.

На каждой стадии нашего развития мы взаимодействуем с миром на основе того восприятия реальности, которое достигнуто к тому времени. Это внутреннее восприятие реальности, или внутренняя модель, является ключевым моментом для понимания динамики человеческого поведения. Эта модель в основном будет мозаикой, включающей истинные и ложные восприятия в одно неразличимое целое. Постепенное очищение нашей внутренней модели, ее ложных элементов, является неотъемлемой частью процесса оптимизации автономии и благополучия. В этой главе мы изучим фундаментальные элементы процесса актуализации внутренне присущего потенциала человека и очищения его внутренней модели реальности.

В начале этого воспитательного процесса человек более склонен к реактивности, чем к собственно активности, и подвержен внешнему воздействию. Поэтому духовное воспитание Детей есть процесс, который, хорошо это или плохо, в большой степени зависит от тех, кто их обучает, будь то родители, члены

семьи или учителя. Однако по мере того, как его личный потенциал последовательно реализуется, индивидуум участвует в этом процессе все более осмысленно и активно. Это означает, что должна быть существенная разница между курсами обучения, сформированными для морального и духовного воспитания юношества (послеподростковый период) и молодежи, и теми, что предназначаются для детей.

Вообще говоря, дети спонтанно счастливы (из-за своей непо рочности и неведения зла), но не независимы. Молодые люди относительно автономны, если они развивались нормально, но они будут духовно счастливы только в том случае, если их способности были должно развиты. В дальнейшем мы рассмотрим, что означает "дoлжнoe" развитие, а пока важно отметить, что в сегодняшнем мире исключительно мало индивидуумов имеют достаточно благоприятные возможности, чтобы получить опыт воспитания, позволяющий им достичь должного развития.

Результат этого мы видим на примере нынешней молодежи во всем мире: люди, обладающие свободой и способностью выбора, в основе своей несчастны и не знают, каким образом продуктивно использовать эту свободу. Тогда они обращаются к различным заменителям подлинного счастья: сексуальной неразборчивости, наркотикам, алкоголю и другим средствам, действующим на центральную нервную систему; крупным материальным приобретениям, погоне за властью и статусом внутри социальной группы, насилию, грубой, шокирующей и безобразной музыке, а также другим подобным средствам для создания временных, но интенсивных эмоциональных ощущений.

Чтобы быть плодотворной, программа морального и духовного воспитания юношества и молодежи должна учитывать ситуацию, сложившуюся на данный период. Такие программы должны принимать во внимание тот факт, что студент - это по существу уже автономный взрослый, чье поведение, мысли и позиции будут меняться тогда, когда он сознательно решит (на основе внутренней мотивации) изменить их.

При обучении детей можно рассчитывать на то, что наши ученики - естественные подражатели, которые ждут нашего одобрения. Поэтому мы можем исподволь внушать им опреде-

ленные понятия, идеи и действия, ценность которых они смогут проверить по мере того, как они переходят к автономии взрослого человека. Однако юношество и молодежь почти не нуждаются в нашем одобрении. Более того, у них не только нет желания подражать нам (поскольку они считают нас в основном лицемерами), но их автономия и растущее чувство независимости создают у них естественную склонность к сопротивлению и бунту против всего, что идет от авторитарности взрослых.

Таким образом, любая успешная программа морального воспитания юношества в современном мире должна быть обращена к молодым людям как к равным, признавая и оценивая их восприятие мира - боль, лицемерие и зло, которые в нем есть, и стремиться облегчить им обретение внутренней мотивации, позволяющей сделать такой моральный выбор и порождающей в них такой духовный отклик, который вывел бы их из низины моральной убогости к вершинам духовного благополучия. Мы должны помочь им раскрыть духовную страстность и рвение, сопровождающие этот процесс, в котором и содержится истинная внутренняя мотивация, в отличие от сиюминутной мотивации, возникающей под воздействием внешнего давления или периодических жизненных кризисов.

При разработке такой программы основополагающей задачей является понимание основных движущих сил ценностного выбора - механизма, посредством которого индивидуум приходит к восприятию чего-либо как ценного, и основывает свои действия на этом восприятии. Такое понимание может появиться из истинной и ясной концепции духовной и материальной природы человеческого существа. Источниками ясной концепции человеческой реальности являются наука, философия и религия.

Таким образом, наша цель - разработать научно обоснованный, философски здравый и духовно-ориентированный курс обучения для морального совершенствования молодежи и юношества. Можно сказать, что научные идеи и теории "духовно ориентированны", если их возможно применить или уже применяли для продвижения человеческого существа как высшей ценности творения.

Несомненно, что с момента зачатия взаимодействие индивидуума с внешней средой постоянно и непрерывно. Жизнь есть сохранение бытия и потока ощущений. Более того, имеется потенциально бесконечное разнообразие типов внешней среды, с которыми каждый индивидуум может взаимодействовать. Действительно, поскольку нет двух таких людей, которые бы находились в одном и том же положении в данной окружающей среде, то совершенно ясно, что нет двух людей, развивающихся в идентичном окружении.

В свете динамики и богатства человеческого опыта правомер но поинтересоваться, имеются ли какие-нибудь действительно универсальные принципы, лежащие в основе процесса духовного развития. Мы утверждаем, что такие принципы, несомненно, существуют, и этот факт обусловливается двумя фундаментальными особенностями реальности: 1 -я - черты, сближающие людей, являются более важными и более основополагающими, чем те, которыми они различаются; 2-я - хотя число явлений, окружающих нас, может быть потенциально бесконечным, в действительности мы имеем дело с конечным числом категорий явлений, к которым мы должны научиться относиться должным образом. Принципы, имеющие отношение к каждой категории, универсальны и могут быть изучены в явном виде. Индивидуальные различия возникают только в частных взаимодействиях, и они создают желаемое разнообразие и творчество в нашей жизни. Они также предохраняют от того, чтобы жизнь превратилась в простую формулу или алгоритм, которые мы можем слепо и однотипно применять к каждой ситуации. Другими словами, универсальные принципы могут быть изучены в первую очередь, но применение и приложение этих принципов никогда полностью не предсказуемо и всегда требует творческих усилий с нашей стороны.

Поскольку ясно, что наша жизнь есть совокупность всего нашего опыта и наших реакций на переживаемые события, то, есте ственно, можно рассматривать индивидуальную жизнь как сочетание всех взаимодействий между индивидуумом и окружающей средой. Чтобы дать твердое теоретическое обоснование нашему под-

ходу, мы предположим существование отдельных взаимодействий как основной и элементарной (неделимой) единицы жизненного опыта. Допустим, любое такое взаимодействие предполагает некую перемену во внутренних состояниях индивидуума. В свете этого допущения индивидуальная жизнь определяется как цепь взаимодействий между индивидуумом и различными сторонами его окружения, то есть как последовательность дискретно изменяющихся внутренних состояний индивидуума.

Определенные таким образом взаимодействия являются дискретными идеальными явлениями, которые в нашей теории играют такую же роль, как гены в биологии, элементарные частицы в квантовой механике или "способности" у теоретика воспитания Фарзама Арбаба. Чтобы продолжить наше исследование, нет необходимости отвечать на философский вопрос, существует ли взаимодействие объективно. Допустимость их существования является типичным упрощающим предположением науки, позволяющим нам построить достаточно точную модель процесса духовного роста и развития человека. Если в результате нашей работы появится более полезное теоретическое построение, то будет нетрудно перейти от настоящей теории к более полезной. Однако, пожалуй, уместно отметить, что недавние исследования механизма, с помощью которого человеческий мозг обрабатывает исходные данные физического восприятия, установили, что этот процесс хронологически дискретен, имеется в виду не то, что сами данные были физически локализованы, а то, что они сохраняются в коре головного мозга в виде фрагментов. Эти фрагменты только тогда объединяются в общую картину, когда отдельные нейроны синхронно возбуждаются волной нервных импульсов, испускаемых таламусом, которые проходят через кору с регулярными интервалами. Таким образом, физическое восприятие, оказывается, есть серия клише или неподвижных картин, которые благодаря тому, что возникают через регулярные промежутки времени, создают иллюзию постоянного восприятия.

Безусловно, эти результаты не только интересны и приложимы к нашим допущениям, но они важны для осознания, что наша гипотеза существования дискретных взаимодействий приложима ко всем ощущениям (включая, например, внутреннее восприятие эмо-

циональных состояний или идей), а не только к восприятиям посредством внешних органов чувств. Опять же, следует подчеркнуть, что это лишь допущения, к которым мы сознательно прибегаем, чтобы упростить нашу теорию.²

А теперь мы обратимся к задаче определения категорий основных взаимодействий индивидуума.

Во всем последующем изложении мы будем использовать слово Я, относя его к душе или к духу индивидуума, как это определе но, например, в сочинениях Платона (или в монадологии Лейбница) душа есть та индивидуальная и невидимая сущность, которая служит поддержкой (или месторасположением) личности отдельно взятого человеческого существа. Основные взаимодействия Я следующие:

Поскольку все взаимодействия определены с точки зрения ин дивидуальной души, мы классифицируем данное взаимодействие с точки зрения категорий сущностей, входящих в это взаимодействие.

Ясно, что последняя категория взаимодействия - между Я и системой, состоящей из субъектов и объектов, - есть нечто, не имеющее четких рамок, и можно сказать, что все взаимодействия являются многоликими. Например, можно вполне резонно принять, что каждое взаимодействие, по крайней мере частично, является взаимодействием с самим собой. Так что, не вдаваясь в пустые дебаты относительно того, существуют ли действительно «чистые» взаимодействия каждого из типов, мы рассмотрим всю схему классифицированных взаимодействий относительно четко доминирующего элемента, входящего в данное взаимодействие. Таким образом, седьмая категория взаимодействий является категорией, в которой нет доминирующего объекта или субъекта системы; или шестая категория взаимодействий такова, что в ней нет преобладающего индивидуального человеческого субъекта, и т. д.

Как только мы перейдем к исследованию основных способно стей Я, мы продолжим исследования тех принципов, которые являются истинными для всех взаимодействий, и тех, которые представляют собой специфическую категорию взаимодействий. Но

Можно не сомневаться, что сознание или самосознание является основополагающей способностью, которая определяет человеческое существо. Поскольку мы обладаем сознанием, у нас есть некий субъективизм, то есть мир внутренних субъективных состояний, к которым только мы имеем прямой (непосредственный) доступ. Существование этого внутреннего мира делает каждое человеческое существо субъектом, а не объектом или механизмом.

Мы ощущаем свою субъективность как непрерывный поток внутренних ощущений различной степени яркости. Мы постоянно наполнены идеями, мыслями, представлениями, чувствами, восприятиями, ощущениями. Некоторые из этих внутренних данных представляются непосредственно связанными с явлениями, которые объективны, то есть являются всецело внешними по отношению к внутренним состояниям любого человеческого существа, тогда как другие внутренние ощущения воспринимаются как создаваемые нашим Я, возникающим при определенного рода обменах с другими субъектами, подобными нам. В любом случае каждое взаимодействие между индивидуумом и его окружением происходит посредством контакта с потоком внутренних ощущений и переживаний или влияния на них. Таким образом, внутренний мир нашей субъективности есть воистину "Вселенная", в которой мы живем. Это, как мы можем видеть, есть часть цели Бога, потому что этот внутренний мир является единственной средой, которую мы можем в значительной степени контролировать. Если мы будем осквернять свой внутренний мир, то никто иной, как мы сами, станем страдать от последствий этого, потому что именно мы живем в этом мире.

Некоторые несомненно поспорили бы о том, что животные и другие высшие формы жизни могут иметь или даже имеют сознание. Доказательство таких утверждений, в лучшем случае, находится под вопросом, к тому же нам не нужно заниматься решением этой проблемы для продолжения нашей работы. Любой частичный аналог человеческого сознания, который может существовать у животных, имеет природу, настолько отличную от природы чело-

ответ на сильную эмоцию - это желание действовать определенным образом: когда мы боимся, мы хотим убежать или сражаться, а когда любим, нас влечет к любимому объекту и установлению с ним гармоничных отношений. Как правило, мы непроизвольно пытаемся повторять или воспроизводить те взаимодействия, которые рождают положительные чувства, и избегать или уклоняться от порождающих отрицательные эмоции.

Однако, если цель нашей жизни состоит в увеличении духовной автономности и благополучия, то мы должны учиться делать различие между теми взаимодействиями, которые первоначально порождают приятные ощущения, но, в конечном итоге, действуют разрушающе (например, эйфория от наркотиков), и теми, которые в результате являются продуктивными, хотя первоначально связаны с неприятными ощущениями. Такое различие может основываться только на точном и адекватном знании духовной сферы, знании, которое позволяет нам отказаться от сиюминутного удовольствия ради получения большего и более продолжительного выигрыша в дальнейшем. Так, студенту дисциплина обучения может нравиться меньше, чем развлечение с друзьями, но в дальнейшем, в определенных жизненных обстоятельствах, он сможет избежать несчастья и разорения, успешно применяя свои профессиональные знания.

Человек, или истинное Я индивидуума, существует с момента его создания Богом, но первоначально, как уже отмечалось, его способности являются чисто потенциальными. По мере развития этот потенциал реализуется в форме непрестанно растущего богатства личности. Душа подобна призме, и личность есть особый спектр цветов, на который эта призма разлагает белый свет чистого человеческого духа. Некоторые призмы выделяют в большей степени одну часть спектра, некоторые - другую. В этом проявляются индивидуальность и особенность каждого человеческого существа.

Потенциальное разнообразие и богатство человеческой лично сти удивительны и, даже на чисто биологическом уровне, индивидуальные вариации в людях отмечаются в большей степени, чем в

любых других известных созданиях. Тем не менее при некотором упрощении можно выделить универсальные типы: в зависимости от того, какие потенциальные способности разума, сердца и воли преобладают, реализуясь, образуются определенные сочетания главных развитых способностей человеческой личности. Рассмотрим их с помощью следующей схемы.

Ясно, что эти различные реализованные способности в дальнейшем могут быть подразделены и классифицированы, но данное выше деление на категории вполне достаточно для наших целей. Таким образом, определенный комплекс понятий, чувств и намерений является конечным, реализованным плодом главных потенциальных способностей Я. Этот плод возникает постепенно, как результат нашего общего жизненного опыта, включающего бесконечное количество взаимодействий. Однако разумно предположить, что некоторая степень реализации, пусть и минимальная, имеет место при каждом взаимодействии. Реализация способности в данном взаимодействии может быть названа частным проявлением или конкретизацией этой способности (таким образом, конкретизация - это локализованная во времени способность).

Конкретизация, по определению, представляет собой реальную (актуализированную) способность, причем такую, которую индивид проявляет в некотором конкретном взаимодействии. Так, способность разума к обретению знания может быть проявлена в конкретном взаимодействии посредством акта восприятия (наблюдения) некоторой конфигурации (например, глаз видит собаку, ухо слышит ее лай). Подобным же образом способность разума к концептуальному мышлению может актуализироваться в форме определенного умозаключения (например, о том, что эта собака кажется опасной).

В то же время ситуативная актуализация способности индиви да чувствовать или действовать по своей воле вызывает в нем определенные чувства и желания, для обозначения которых мы будет использовать термин эмоциональная привязанность. Например, человек может ощущать чувство страха и желание убежать от источника этого страха (в описанном выше случае - убежать от собаки).

Это частное проявление потенциальной способности может иметь место как на сознательном, так и на подсознательном уровне. Однако, учитывая динамичную и спонтанную природу большинства взаимодействий, естественно предположить, что частные проявления скорее будут подсознательными, чем осознанными. Таким образом, после некоторого числа взаимодействий у Я появится необходимость "суммировать" результаты взаимодействий. Такой процесс суммирования сам по себе является взаимодействием (Я с самим собой), но, возможно, более обдуманным, более самоосознанным и менее спонтанным, чем взаимодействия, предшествовавшие ему. Назовем это обобщенным выражением способностей, непосредственно составленным предыдущими взаимодействиями. Связь между частным проявлением способности и ее обобщенным выражением представлена следующей схемой.

Каждое восприятие представляет собой частное проявление нашей способности к переживанию как таковому. Как показано на схеме I, эта способность частично интеллектуальная, а частично эмоциональная. Тогда, в нашей конструкции, наблюдения формируют восприятие не только конкретных, осязаемых объектов (например, "это яблоко красное"), но и внутренних, осязаемых объектов (например, "мне грустно сейчас"). Таким образом, наблюдения непосредственно дают информацию об окружающем мире (включая и внутреннюю среду Я) в первичном виде. Единичное наблюдение соответствует общепринятому понятию "факт", и в дальнейшем эти термины будут использованы как равнозначные.

Представления являются частным проявлением нашей способности к абстрактному мышлению, нашей возможности создавать в воображении конфигурации и структуры, которые мы реально никогда не воспринимали и не наблюдали. Поэтому реализация представления может включать как наблюдаемые объекты, так и некоторые абстрактные понятия, относящиеся к ненаблюдаемым структурам - силам или сущностям. Утверждение, что "мысль есть способность души", является теоретическим, поскольку не только ни разум, ни душа не могут непосредственно наблюдаться, но и связь между ними непосредственно не ощущается.

Важность представлений состоит в том, что они дают нам возможность связывать определенное число различных восприятий, осознавая последние производными от нашего переживания различных аспектов единого и неразрывного целого. Тогда теории являются объяснениями или интерпретацией наблюдений. Хотя теории обычно выводятся или создаются на основе фактов, из теоремы математической логики в настоящее время известно, что существует в общем бесконечное число логически несовместимых теорий, согласующихся с любым данным конечным набором фактов. Таким образом, расхождение между восприятиями и представлениями, фактом и теорией дискретно и неизменно. Независимо от того, насколько обширны и скрупулезны наши наблюдения, в любой теории всегда присутствует субъективный и творческий вклад.

Привязанность есть частное проявление или конкретизация эмоциональной окраски нашего взаимодействия. На наиболее примитивном уровне привязанность состоит из первичных ощущений удовольствия или боли. Их сочетание, как оценка, может выражаться как "это было приятно, и нужно бы это повторить" или "это было неприятно, и этого нужно избегать". Однако со временем индивидуум реализует свои потенциальные способности в достаточной степени для того, чтобы объединить конкретизации, и тогда он будет уже иметь развитую парадигму ценностей, теоретическое построение, в рамках которого он трактует свои привязанности. Тогда он может сказать, например, об ощущении наркотической эйфории, "это приятно, но опасно, и в будущем надо этого избегать во что бы то ни стало". Таким образом, когда мы говорим о ценностях, мы обращаемся к тем ценностным суждениям, которые являются результатом комплекса опыта (переживаний), знаний (представлений) и эмоций (привязанностей).

Итак, схема II проясняет, что иерархия фактов, теорий и ценностей является суммарной иерархией. В основе этой иерархии лежат факты. Они наиболее просты, непосредственны и объективны. Хотя наблюдения и включают в себя некоторую степень абстракции и определенную эмоциональную реакцию, они первоначально основаны на непосредственных ощущениях. Более того, факты, связанные с конкретными (не зависимыми от разума) объектами, в принципе поддаются проверке любым нормально развитым че-

Однако же есть фундаментальное различие между нашим подходом и подходом Платона. Все, что мы описали, в основном принадлежит индивидуальному Я или душе. При этом ничего не гово рится о природе или структуре самой окружающей среды. Иными словами, наша схема основана на потенциальных способностях, внутренне присущих Я, и в ней почти ничего не говорится о природе реальности, в которой это Я проявляет себя.

Можно вообразить, например, что автономия и благополучие индивидуума, то есть его надлежащее развитие, являются чисто личным и субъективным делом. При отсутствии каких-либо контактов с объективной реальностью, внешней по отношению к Я, можно даже решить, что галлюцинации разума представляют собой духовное развитие, если человек, питающий иллюзии, ощущает счастье и благополучие. Действительно, такого пренебрежительного взгляда на духовность придерживаются многие материалисты, которые относятся к религии не иначе, как к коллективному, успокаивающему защитному механизму- по-детски звучащими иллюзиями перед лицом реальности жестокого и неприятного мира.

Тем не менее наша система аутентичной нравственности полагает, что все потенциальные способности Я даны нам для того, чтобы мы могли достичь истинного и точного знания структуры, которую сам Бог начертал в глубинных тайниках реальности, включая реальность нас самих. Таким образом, знания, которые мы ищем, не какие-то произвольные идеи, а истинное знание о реальности -способа, каким фактически создана реальность. Подобным же образом наши привязанности должны быть нацелена не на недостойные объекты, а на действительно прекрасные и стоящие. И наши желания, стремления и действия должны быть направлены к истинному добру, а не к демонстрации наших способностей.

Иначе говоря, способности разума, воли и сердца, когда они раз виты надлежащим образом, дают нам возможность распознать истину (правду), чтобы следовать принципам добра, любить и быть приверженными прекрасному. Утверждение, что Бог существует как совершенно абсолютная, причинно необусловленная, всесильная, всезнающая и любящая всех Сущность, означает, что истина (структура реальности) имеет объективное бытие, что значение или ценность

каждого существующего объекта относительно любого другого но сит определенный и объективный характер, и что красота данного объекта или системы существует как неотъемлемая и объективная реальность. Теперь мы объясним это предположение и назовем его гипотезой объективности, потому что это равносильно предположению, что объекты морального или духовного знания могут объективно существовать и их можно доподлинно исследовать. Другими словами, духовные знания есть реальные, научные знания определенных объективных законов причины и следствия; они не являются надуманными, чисто субъективными состояниями разума.

Следовало бы отметить, что текущая практика научного знания основана на гипотезе объективности, применяемой к фактам и теориям. Мы просто распространили эту гипотезу на сферу ценностей, утверждая, следовательно, объективное существование моральной реальности, а значит и моральных истин, и объективных норм, как основы для выбора ценностей. На практическом уровне это означает, что выбор ценностей имеет реальные наблюдаемые последствия, часть которых ведет к относительно хорошим результатам (продолжительное сохранение счастья и автономии), а другие- к относительно плохим результатам (несчастья и неестественные, ограничивающие зависимости).

Таким образом, истина, добро и красота являются как раз различными выражениями природы и атрибутов Самого Бога. Наш разум постигает Бога как истину, наши сердца воспринимают Его как красоту и любовь, а наша воля - как правоту и благо. Важно, что открывая реальность истины, добра и красоты, мы не выдумываем эти реальности.

Итак, взаимодействия являются контактами с реальностью и, в более частном случае, с проявлением закона причины и следствия, заключенном в реальности. Когда мы поймем, как действует этот закон, мы сможем инициировать те взаимодействия с реальностью, которые будут способствовать преумножению нашего счастья и благополучия. Именно духовная автономия является способностью инициировать такие положительные и успешные взаимодействия. Следовательно, только потому, что взаимодействия позволяют нам сталкиваться с законом причины и следствия в реальности, мы и можем Достичь двойной цели морального воспитания -достижения благопо-

Думая о жизни как о воспитательном процессе, следует помнить, что мы - ограниченные, несовершенные и нуждающиеся создания, и поэтому наши спонтанные реакции на любой контакт с реальностью являются субъективными и подвержены различным искажениям. Эти искажения должны быть устранены, если мы стремимся постичь истину, совершать действительно добрые поступки и быть приверженными истинно прекрасному. Так собственное развитие потенциальных способностей Я означает обучение тому, как отделять истину от лжи, добро от зла, красоту от уродства. Мы должны учиться тому, как взаимодействовать с данным Богом изображением реальности мира, а не с нашим искаженным представлением о нем.

По мере развития из первоначальных условий, в которых наши духовные способности чисто потенциальны, мы, как субъекты, постепенно строим некую внутреннюю модель или образ реальности. Эта модель представляет реальность таковой, какой мы ее видим собственными глазами. Поскольку нет двух человек, обладающих идентичным жизненным опытом (жизненными переживаниями) или идентичными духовными способностями, то не может быть и двух идентичных внутренних моделей. Более того, из-за ограниченности наших способностей каждая внутренняя модель несовершенна или частична. Но, что еще более важно, каждая внутренняя модель неизбежно содержит различные искажения и даже заведомо ложные элементы. Рассмотрим, почему это происходит.

Наша модель основана на нашем обобщенном выражении восприятия фактов, теории, оценки, на вкладе, который мы получили из наших взаимодействий с реальностью. Однако мы смотрим в лицо реальности не как самодостаточные боги, и не как бесконечно гибкие, адаптирующиеся существа, а как нуждающиеся создания. Поэтому мы не можем получать информацию от реальности как сторонние наблюдатели жизни. До некоторой степени мы стремимся видеть реальность такой, какой нам хотелось, чтобы она была. Мы в большей или меньшей степени проецируем наши нужды на реальность. Это проецирование сопровождается смешением

леть свои чисто индивидуальные воззрения, совершенствовать свою частную картину мира, уничтожать самогенерированные искажения и обнаруживать и сопротивляться искажениям, которые создаются другими людьми. Это можно сделать только при наличии бескомпромиссной воли к истине.

Мы должны полностью посвятить себя поиску истины во всех аспектах реальности (включая внутреннюю реальность своего Я), и эта истина должна стать основой всех наших взаимодействий с реальностью. В связи с этим Абдул-Баха сказал:

"Правдивость есть основа всех человеческих добродетелей. Без правдивости прогресс и успех во всех мирах Бога не возможен для любой души. Когда этот святой атрибут установится в человеке, все Божественные качества также будут достигнуты. " ⁵

На самом деле, воля к истине является фундаментальным свойством научного метода и успешной научной практикой во всех контекстах. Таким образом, в определенном смысле, наш подход -применение научного метода в области нравственного и духовного.

Хотя все наши взаимодействия вносят вклад в нашу картину реальности, определенные категории взаимодействий более важны, чем другие. В частности, непроизвольные взаимоотношения, которые у каждого из нас имеются с самим собой, являются центральной основой или ключом к нашей общей модели реальности. Так как все наши восприятия управляются нашей субъективностью, образ, или модель, которую мы создаем для своего Я, воздействует на все наши восприятия, концепции и суждения. Например, если (как это часто бывает) мы считаем себя хуже других, то мы будем систематически преувеличивать и умножать возможные угрозы для себя и упускать или преуменьшать благоприятные условия для развития и проявления своих способностей.

Таким образом, наше представление о себе является ключом к нашей внутренней модели реальности, а наша оценка самоценности есть ключ к собственному представлению о себе. Это возвращает нас назад к понятию внутренне присущей ценности, которую мы уже обсудили в деталях в главе 1.

Мы оценим еще более полно важность этих понятий, когда будет обсуждать и изучать в следующей главе применение процесса

морального развития. В частности, мы увидим, что стремление к аутентичной нравственности начинается с понимания фундаментального принципа, лежащего в основе всех взаимодействий Я с действительностью, и его применения.

ником Сократа (470-399 гг. до н. э.). Он развил и популяризировал сокра товскую "теорию форм", в которой утверждается, что все наблюдаемые (материальные) объекты представляют собой несовершенные (или уменьшенные) отражения или "тени" (копии) абсолютных, универсальных и неизменных форм. Платон утверждал, что единственно истинным знанием является знание этих форм. В своих трудах, в особенности в книге "Республика", он пытался сформулировать метод обретения знания о формах, предусматривавший постепенный подъем из темной пещеры материальной реальности к яркому свету духовной реальности. В настоящей работе, прежде всего, во второй ее главе, идеи Платона использованы достаточно широко.

Все стрелки, будь то горизонтальные, вертикальные или диагональные, изображают отношения общего к частному. Это означает, что указан ные отношения существуют на общем уровне (между потенциальными и реализованными способностями), на локальном уровне (между частными проявлениями и выражениями), а также между общим и локальным уровнями (между потенциальными способностями и частными проявлениями и между реализованными способностями и выражениями). 5. 'Abdu'l-Baha, Advent of Divine Justice, p. 26

Состояние неведения, неосведомленности, представляет собой рай невинности, в котором все наши нужды удовлетворяются без какого-либо усилия с нашей стороны. Мы даже не осознаем наше существование и не осознаем действие закона причины и следствия, который служит опорой, позволяющей автономным индивидам предпринимать действия для удовлетворения своих потребностей и потребностей других людей. Однако по мере развития автономности возникает и начинает расти осознание закона причины и следствия: определенные действия с нашей стороны будут иметь позитивные и продуктивные последствия, тогда как другие действия, выполненные в тех же самых условиях, вызовут негативные и деструктивные последствия.

Такое понимание закона причины и следствия как раз и являет ся тем "знанием добра и зла", о котором говорится в Библии в книге "Бытие".¹ Действительно, в Библии говорится о мистическом Эдеме как о начальной точке для человеческой расы в целом. Этот рай подобен утробе матери: в Эдеме все потребности Адама и Евы удовлетворялись безо всякого усилия с их стороны. Представляется вполне ясным, что их изгнание из Эдема является символическим отображением их пробуждения к самосознанию (например, они осознали, что были наги) и столкновения лицом к лицу с законом причины и следствия. Более того, подобно тому, как за пределами своего рая Адам и Ева должны были встретиться с миром страдания, так и каждый из нас, будучи исторгнут из блаженных условий материнской утробы, сталкивается с миром, полным страданий, как потенциальных, так и реальных.

ным кругом растущего самообладания. Первая стадия этого благотворного круга состоит в том, чтобы повышать нашу автономность (саморазвитие) путем обретения истинного и точного знания морального закона причины и следствия. Мы должны глубоко осознать, в чем состоят краткосрочные и долгосрочные последствия наших конкретных действий, мыслей и чувств. Когда такое знание обретено, мы начинаем ощущать, что правильные действия становятся привлекательными для нас, поскольку мы теперь знаем, что именно они приносят нам подлинное счастье. Эта увлеченность праведным и есть та самая "любовь к истине", о которой часто говорится в Священных Писаниях всех религий.

Эта любовь к истине, эта жажда праведности дает нам энергию поддерживать устойчивую мотивацию или намерение действовать в соответствии с нашим (растущим) пониманием закона причины и следствия. Хотя мы не всегда достигаем успеха в том, чтобы действовать в соответствии с этим нашим пониманием, само стремление действовать именно таким образом постепенно ведет к нашему внутреннему развитию и к большей внутренней свободе.

Более того, в результате отмеченного выше стремления мы постепенно преодолеваем наши прежние "неподдающиеся контролю" импульсы и обретаем способность действовать в соответствии с законом причины и следствия и тем самым удовлетворять наши потребности законным образом. Это законное (правильное, легитимное) удовлетворение наших потребностей, как духовных, так и материальных, приводит к истинному и длительному счастью.

Это и есть наш третий рай - рай автономности и ответственности. Этот рай вполне достижим, и он дает истинное и продолжительное счастье. Обретая точное знание относительно закона причины и следствия и наращивая нашу внутреннюю свободу действовать на основании этого знания и в согласии с этим законом, мы приобретаем способность удовлетворять наши истинные и здоровые потребности узаконенным (то есть предписанным Богом) путем. Более того, для вступления в этот рай автономной ответственности нет необходимости отказываться от какой-либо из наших зрелых способностей. Мы должны лишь научиться правильно использовать эти способности.

Таким образом, процесс морального развития в определенном смысле является путешествием из иррационального и непригодного для жизни рая безответственной свободы в реальный и прочный рай ответственной автономности. А теперь перейдем к рассмотрению основных принципов, лежащих в основе этого процесса.

Вы и я, как любые два человеческие существа, обладаем глубинной потребностью устанавливать подлинные, аутентичные от ношения друг с другом. Аутентичные отношения исходят из центра моего существа и направлены к центру вашего существа, если только каждый из нас признает внутреннюю ценность другого. Эту внутреннюю ценность составляют наша душа и присущие ей способности разума, любви и воли. Взаимное признание внутренней ценности делает нас способными относиться друг к другу так, что мы отдаем приоритет законным нуждам другого по сравнению с нашими собственными нуждами и интересами (будь-то законными или нет).

Таким образом, признаком аутентичности отношений является искренняя, неэгоистическая любовь. Такого рода альтруистическая любовь рассматривает свой предмет как конечную цель. Она уважает другого как человеческое существо и, тем самым, как высшую ценность в творении.

Мы можем, конечно, относиться к другим весьма различными способами, но все эти способы будут всего лишь вариациями на одну единственную тему: мы все отдаем приоритет, как бы это тонко ни делалось, нашим собственным (как мы их воспринимаем) нуждам по сравнению с нуждами других. Как только в отношениях проявляется существующий в нас эгоизм, он начинает отрицать аутентичность, открывая путь манипулированию, эксплуатации, конкуренции и всеобщему стремлению к доминированию. Находясь в рамках неаутентичных отношений, каждый из нас стремится к власти с целью заставить других удовлетворять его эгоистические нужды. Поэтому аутентичные отношения основываются на любви, а неаутентичные - на власти.

Процесс поддержания аутентичных отношений состоит в осуществлении аутентичного диалога, при котором мы обмениваемся идеями (совместно отыскиваем истину), разделяем наши чувства и сотрудничаем в работе. Что бы мы ни привнесли в такой диалог, все служит достижению одной цели - установлению и развитию аутентичных отношений. Когда наши отношения недостаточно аутентичны, мы прежде всего привносим наши нужды, и тогда наш партнер по отношениям становится средством для их удовлетворения. Таким образом, стремление к неаутентичным отношениям приводит не только к пассивному отрицанию аутентичности, но и к активному изменению направленности: что было целью, становится теперь средством для достижения более низкой цели.

Мы выражаем нашу любовь по отношению к другим путем стремления удовлетворять их законные нужды, поскольку это помогает им развивать потенциал души (а также и потенциал наших душ). Но при этом предполагается, что мы обладаем хотя бы некоторой способностью различать законные (или разумные) нужды и потребности от неразумных эгоистических желаний. Знание того, что содействует развитию потенциала человека, есть справедливость. Справедливость и любовь идут рука об руку: любовь обусловливает мотивацию для служения ближнему, а справедливость предоставляет знание, необходимое для должного и эффективного воплощения этой мотивации.

Таким образом, аутентичные отношения включают в себя не только искреннюю любовь к духовной реальности других, но и истинное знание этой реальности. Когда любовь и справедливость находят свое выражение в действии, тогда мы получаем все, что необходимо для успешного диалога, то есть для установления единства.

Позднее, когда мы будем говорить о моральных принципах, лежащих в основе взаимоотношений между социальными группами, упомянутое уравнение "единство = любовь + справедливость" будет рассмотрено подробнее. В контексте отношений между двумя индивидами единство воспринимается как полная взаимность (справедливость) и как полная гармония и счастье (любовь).

Теперь мы достаточно подготовлены для того, чтобы дать точ ную формулировку основного морального принципа, управляющего

В наших отношениях к другому человеку мы всегда должны стремиться действовать таким образом, чтобы наращивать имеющуюся альтруистическую любовь и ее дальнейший потенциал.

Этот принцип означает, что мы должны сознательно оценивать свои действия и свое отношение к другим людям в соответствии с тем, насколько эти действия способствуют или препятствуют росту альтруистической любви. Такая оценка действий должна производиться непрерывно. Она должна предварять любое действие и затем выполняться еще раз как ретроспективное рассмотрение реальных последствий совершенного действия.

Обе эти оценки - и предварительная, и та, которая выполняется после окончания действия, - необходимы и важны. Предварительная оценка делается для того, чтобы убедиться в чистоте наших мотивов и намерений. Однако мы должны понимать, что, будучи людьми, мы можем и не достичь успеха, даже если наши намерения были искренними. В таком случае не будет достаточным сказать, что мы искренне старались и это все, что от нас можно ожидать. Если мы действительно стремимся к единству и гармонии в наших отношениях, то мы должны продолжать корректировать свои действия и свои отношения до тех пор, пока гармония реально не будет достигнута. Мы не ищем оправданий (даже законных) нашим неудачам. Вместо этого мы направляем наши усилия на достижение подлинного успеха.

Но что, если наш анализ, проведенный после выполненного дей ствия, приведет нас к выводу о том, что неудача произошла по вине кого-то другого? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны несколько глубже рассмотреть некоторые существенные аспекты природы человеческих отношений.

Мы убедились, что альтруистическая любовь является основополагающим принципом человеческих отношений и что этот прин-

цип применяется на основе истинного восприятия и осознания той внутренней духовной реальности, которая принадлежит как нам самим, так и другим людям. Эта любовь имеет активную и пассивную компоненты. Пассивная компонента выражается в нашем полном принятии другого человека без каких-либо предрассудков и предвзятых мнений. Активная компонента - это наша жизненно важная и действенная забота о благе других людей. Любовь есть принятие человека и забота о нем.

Упомянутые два компонента любви совершенно независимы друг от друга, хотя сначала это может оказаться затруднительным для понимания. Причиной тому - чрезвычайная гибкость человеческой природы. Принятие человека без заботы о нем - это то, что обычно называют терпимостью (толерантностью), тогда как забота без принятия соответствует условной любви, то есть любви, зависящей от некоторых условий. Терпимость появляется тогда, когда мы уже отказались от желания изменять или преобразовывать другого человека, или же доминировать над ним, но все же еще не развили способность к активным действиям, направленным на улучшение его благосостояния. Условная любовь означает, что, признавая духовный потенциал другого и заботясь о его развитии, мы все же не примирились с теми качествами данного человека, которые воспринимаем как недостатки.

Аутентичная любовь включает в себя оба компонента, и она является целью, к которой мы можем только стремиться. Тем не менее мы должны признать, что любая степень любви лучше, чем ее отсутствие. С одной стороны, терпимость лучше отрицания или ненависти, и во многих ситуациях, возникающих при социальных конфликтах, установление истинной терпимости считается существенным достижением. С другой стороны, даже родительская любовь нередко может быть обусловленной. Отец и мать могут искренне заботиться о повышении благосостояния своего ребенка, и для достижения этой цели они действительно способны пойти на многочисленные жертвы, но они могут оказаться неспособными примириться с определенными недостатками ребенка (возможно, из-за того, что воспринимают его как свое продолжение и поэтому недостатки ребенка воспринимают как свои собственные).

учетом того факта, что человеческие отношения в настоящее время базируются, по большей части, на эгоистическом интересе, а не на альтруистической любви, каким же образом можно будет перейти от имеющегося положения к желаемому? В этом заключается одна из реальных задач морального развития. Поэтому здесь необходимо рассмотреть вопрос о том, почему в человеческих отношениях эгоизм и стремление к власти пока еще преобладают над любовью.

Один ответ, который нередко дается на этот вопрос, заключа ется в том, что мы, люди, эгоистичны и агрессивны по своей внутренней природе: мы в буквальном смысле не можем быть иными. Действительно, ряд материалистически ориентированных философов и ученых активно распространяли свои взгляды о том, что люди генетически запрограммированы на то, чтобы быть эгоистичными и агрессивными, и что лучшее, что мы можем сделать в свете этого "факта", - это так организовать наше общество, чтобы неизбежные проявления наших эгоистично-агрессивных устремлений могли приносить лишь наименее значимый социальный ущерб. Многочисленные исторические примеры неоправданной агрессии и человеческой жестокости часто приводятся как решающее подтверждение тезиса о том, что люди, изначально и неисправимо, эгоистичны и агрессивны. С этой точки зрения подлинный альтруизм не существует и существовать не может, и поэтому попытки поставить альтруистическую любовь в качестве основы человеческих отношений обречены на неудачу.

Этот пессимистический взгляд на природу человека нетрудно отвергнуть, как только станет понятно, что, собственно, этот тезис утверждает в действительности. Прежде всего никто не сомневается - люди способны на самую крайнюю степень жестокости и агрессии по отношению друг к другу, что и подтверждается при первом же взгляде на современную историю или просто на текущие события. По существу этот тезис утверждает, что люди не способны на что-либо иное (при этом они могут хитроумно маскировать свои агрессивные мотивы под искреннюю заботу о других). Однако те же самые случаи, которые насыщены проявлениями зла, насыщены также и примерами подлинного альтруизма и самопожертвования.

Одним из любимых моих примеров подобного рода является поступок римского сенатора, который после принятия христианства намеренно продал себя в рабство, чтобы заменить и тем самым освободить единственного сына вдовы, которая сама не была христианкой. Такого рода очевидные факты осознанного самопожертвования не могут быть интерпретированы как замаскированное проявление эгоизма или агрессивности. Три века гонений, которые претерпели первые поколения христиан, сознательно храня верность своей вере, или же недавние преследования приверженцев религии Бахаи в Иране являются примерами такого же рода. Кроме этих, весьма драматических примеров, имеются такие постоянно присутствующие примеры, как каждодневные жертвы со стороны матерей по отношению к своим детям во всех странах мира.

Некоторые антропологи, например, Ричард Лики, указывали, что способность к социальному сотрудничеству и взаимности составляет главный фактор - гораздо более важный, чем интеллект, -который позволил людям выжить и устоять против своих соперников из животного мира, физически превосходивших человека во всех отношениях: в силе, в развитости органов чувств, быстроте перемещения. Более того, как отмечает этот же ученый, при действии механизма естественного отбора потребовалось бы всего несколько поколений для того, чтобы уничтожить любой вид, который был бы запрограммирован на внутривидовую агрессию.² Трудно было бы вообразить более отрицательно действующий ген, чем тот, который предопределял бы, что его носитель будет стремиться уничтожать других носителей этого гена. Таким образом, если и мог существовать такой вид, то он должен был давным-давно исчезнуть с лица земли, так что это был, без сомнения, не род человеческий.

"Воистину, агрессия и конфликты стали настолько характерны для наших социальных, экономических и религиозных систем, что многие считают такое поведение присущим человеческой природе и, следовательно, неискоренимым. ...

Беспристрастный анализ фактов показывает,что такое поведение вовсе не отражает подлинную сущность человека, а является следствием извращения человеческого духа. Приняв это положение, все люди смогут привести в действие кон-

структивные социальные силы, которые, находясь в полном согласии с человеческой природой, будут способствовать гармонии и сотрудничеству, а не войне и конфликту.

Выбор такого пути означает не отрицание, а осознание истории человечества. ³

Здесь мы приходим к другому важному принципу нашей программы: человек способен как на предельную жестокость, так и на предельный альтруизм. Любая удовлетворительная теория, объясняющая природу и поведение человека, должна учитывать обе эти способности. Поскольку в материалистическом тезисе этого сделано не было, мы отвергаем его как ненаучный (ведь он не объясняет известные факты человеческого существования). Но это возвращает нас к исходному вопросу о том, как можно объяснить частоту и размах конфликтов и агрессии, происходивших в истории человечества.

Один из основных ответов на этот вопрос состоит в том, что наша история рассматривается как процесс коллективного роста и созревания, подобный процессу постепенного взросления отдельного человека, при котором тот последовательно проходит различные стадии своего развития (младенчество, детство, отрочество, юность). В настоящий период человечество находится на стадии завершения своей коллективной юности, которая непосредственно предшествует стадии взрослости или зрелости. В свете таких представлений давняя история человечества соответствует стадии его коллективного детства.

Для отдельного человека детство - это период, когда он переходит от полной беспомощности, зависимости и уязвимости к со стоянию, характеризующемуся относительной силой и независимостью. Индивид ощущает этот процесс как приращение собственной силы, и поэтому он достаточно легко может быть захвачен самим процессом обретения все большей и большей силы в ущерб процессу обучения тому, как использовать эту силу должным образом: постепенно и незаметно стремление к силе и власти становится средоточием его жизни.

Подобным же образом для коллективного детства человечества характерно стремление к власти, и именно это стремление является коренной причиной, по которой конфликты и несправедли-

вость преобладают в нашей истории. Действительно, мы унаследовали историю несправедливости, в которой сильный неизменно доминировал над слабым: мужчины доминировали над женщинами, более сильные племена и нации завоевывали и порабощали более слабых, периоды войн преобладали над мирными временами, физическая или военная сила довлела над силой интеллекта и над социальной гармонией.

Заметим, что несправедливость неизбежно вызывается не си лой как таковой, а стремлением к злоупотреблению силой (или властью). Ошибка лежит в погоне за властью ради самой власти, так что обретение власти и силы оказывается целью, а не средством для достижения моральных и социально продуктивных целей. В самом деле, каждый из нас обладает силой в определенной степени, но использование этой силы для установления доминирования над другими представляло бы собой моральную и духовную ошибку. Погоня за силой (властью) означает злоупотребление ею.

Можно, конечно, злоупотреблять властью без того, чтобы стре миться к ней. Например, мы можем принести вред кому-либо, применяя нашу власть или силу, даже если искренне хотели бы сделать добро (так, хирург, пытаясь лечить с помощью операции, допускает профессиональную ошибку). Такого рода ситуации являются неизбежной частью процесса обучения тому, как можно использовать силу должным образом. Но погоня за властью ради власти является ошибкой в любом случае, поскольку это намерение само по себе аморально, независимо от внешних обстоятельств и последствий.

Здесь возникает вопрос о законном (благотворном) использо вании власти и силы. Похоже, что мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией. Мы объявили, что наша цель (наше стремление) состоит в развитии альтруистической любви, но ведь силой или принуждением возбудить любовь невозможно.

Действительно, одно из величайших противоречий человеческого бытия состоит в том, что зачастую мы упорно придаем огромную ценность власти, хотя на горьком опыте убеждаемся, что сама по себе она совершенно не способна вызвать по своему приказу наибольшую ценность из всего, а именно - любовь. Каково же тогда морально оправданное использование силы и власти и, глав-

ное, как можно добиться того, чтобы все это служило достижению альтруистической любви?

Решение этого вопроса состоит в том, что сила и власть могут быть использованы для установления и поддержания справедливости. Будучи утвержденной, справедливость создает условия, при которых может расцветать любовь. (Любовь может зародиться и при отсутствии справедливости, но она не может сохраниться в условиях непрекращающейся несправедливости.) Таким образом, морально обоснованным является использование силы при стремлении к справедливости. Давайте рассмотрим это более подробно.

Если вы проявляете несправедливость по отношению ко мне, то в ответ я могу предпринять действия по следующим трем основным направлениям. Первое состоит в том, чтобы стремиться отомстить, используя мою силу, чтобы заставить вас страдать подобным же образом, как вы заставили страдать меня самого. Это будет "реакцией силы", и часто она кажется нам наиболее естественной, с учетом исторически унаследованного нами стремления к власти. В самом деле, "реакция силы" возникает настолько спонтанно, что обычно требуются значительная проницательность и большое самообладание для того, чтобы избежать ее.

Второй тип реакции состоит в том, чтобы не делать ничего, а молча сносить несправедливость. В этом случае человек становится жертвой несправедливости либо потому, что слишком слаб, чтобы поступать иначе, либо потому, что боится встречной мести со стороны сильного. Это будет "реакцией жертвы" на несправедливость.

Третий вид реакции состоит в том, чтобы добиваться справед ливости. Эта реакция может принимать разнообразные формы. На одной стороне спектра наших возможностей находится открытое осуждение несправедливости и противостояние ей. На другом краю этого спектра - проявление активной любви в противовес несправедливости. Между этими двумя экстремальными вариантами находятся разнообразные комбинации любви и справедливости, что предоставляет широкое поле для проявления личного творчества при обдумывании ответа на несправедливость. Этот третий путь обозначим как "реакцию единства", так как она включает в себя некоторую комбинацию любви и справедливости.

Когда мы ясно осознали все эти возможности, практически любой случай личностных взаимоотношений с другими людьми, будь-то изначально позитивный или негативный, предоставляет нам возможность для того, чтобы дать оригинальный и творческий ответ, то есть выработать такую реакцию, которая продвинет нас на шаг вперед в плане нашего морального совершенствования.

Однако нам все же необходим некоторый принцип, который по зволил бы определять, насколько целесообразно смещать нашу "реакцию единства" в сторону любви или в сторону справедливости. Философ-бахаи Абдул-Баха предложил для этого следующий критерий:

"В основании Царствия Божиего лежат беспристрастность и справедливость, милосердие, сострадание и добросердечие по отношению ко всякой живой душе. Всем сердцем сострадай людям - кроме тех, кто движим себялюбием и корыстью, и тех, чьи души неисцелимо поражены недугом. Доброта, проявляемая по отношению к тирану, обманщику или вору, не поможет им осознать их заблуждения, а, напротив, будет способствовать пороку. Сколько ни делай добра лгуну, он будет лгать еще больше, ибо он думает, что ты поддался на его обман, тогда как ты видишь его насквозь, но молчишь лишь из сострадания. " ⁴

В соответствии с вышеприведенным критерием наша реакция на индивидуально соделанное зло должна руководствоваться не столько степенью несправедливости, совершенной по отношению к нам, и даже не тем, насколько активным было стремление другого нанести нам вред, сколько желанием повысить воспитательную эффективность нашей реакции. Мы должны отвечать таким образом, чтобы максимизировать вероятность (правдоподобность) того, что соделавший зло получит более отчетливое представление о природе своего собственного морального состояния.

В соответствии с моральной традицией, берущей начало в уче нии Иисуса Христа и подтвержденной трудами позднейших философов и проповедников морали, может показаться, что в большинстве случаев наша реакция должна состоять в том, чтобы противопоставить активную любовь проявленной по отношению к нам провокационной несправедливости. Однако в тех случаях, когда

имеют место намеренные попытки обмануть людей и манипулиро вать ими, осуждение и противодействие могут оказаться необходимыми с моральной точки зрения.

К тому же, если акт несправедливости со стороны другого был направлен не на нас, а на невинную и слабую третью сторону, то уравнение, характеризующее моральную суть такого акта, будет несколько иным. Мы можем избрать для себя путь ответа добром на зло, но мы не можем навязывать наш моральный выбор другим. Наш моральный долг защиты невинного может потребовать, чтобы мы отвечали по справедливости даже в тех случаях, в которых мы бы выбрали путь милосердия, если бы объектами несправедливых действий оказались только мы сами.

Понятно, что в большинстве случаев мы сначала обычно не знаем, что имеем дело с человеком, ставшим на путь обмана. Тогда рациональная стратегия будет состоять в том, чтобы начать с проявления реакции доброты и сочувствия. Если дальнейшее развитие событий предоставит нам достаточно веские доказательства того, что имеет место намеренный обман, то мы можем перейти к реакции, смещенной в сторону справедливости. Если же мы позволим, чтобы "реакция справедливости" стала нашим привычным первым ответом на любое агрессивное поведение со стороны других людей, то упустим массу возможностей для нашего собственного духовного развития и, возможно, с легкостью соскользнем к "реакции силы", замаскированной под поиск справедливости.

Здесь встает следующий острый вопрос: почему реакция с позиции силы несправедлива? Почему я не имею права на оправдание, когда стремлюсь отомстить за незаслуженную боль, причиненную мне людьми? В чем различие между стремлением к мести и поиском справедливости?

Ответ может быть получен на основе того, что месть представляет собой совершение второй несправедливости в ответ на первую. Сочетание одной несправедливости с другой не уменьшит общую массу несправедливости в мире, но увеличит ее. Реакция мести раскручивает спираль негативных действий и реакций, которые могут продолжаться на протяжении всей жизни человека, жизни нескольких поколений, веков и даже тысячелетий (и такое случалось в истории человечества).

Суть вопроса состоит в том, что мы не можем изменить или переделать прошлое. Мы можем только изменить ход будущего за счет того, что в настоящем будем действовать иначе, чем в прошлом. Нет ничего более неоспоримого, чем тот факт, что если сегодня мы будем продолжать действовать так, как действовали до сих пор, то наше будущее будет простым продолжением нашего прошлого.

Прибегая к реакции мести, мы как бы пытаемся переделать прошлое, возвращаясь к "равновесной ситуации", при которой каждый из нас остается с одинаковым моральным балансом в отношении другого. Но ведь это просто невозможно. Если, например, вы нанесли увечье моей собаке, как можем мы сказать, что осуществление подобного акта мной по отношению к вашей собаке может восстановить баланс? Как боль, причиненная вами мне, может быть измерена и компенсирована болью, которую я причиню вам?

Может быть, например, я более привязан к своей собаке, чем вы к своей. Что тогда? Какой ущерб должен я нанести, чтобы причинить такую же степень боли, какую вы причинили мне? Я должен буду проанализировать вашу жизнь, исследовать ваши сильные и слабые стороны и намеренно осуществить действие, которое причинит вам соответствующую боль. Но что, если я допущу перебор? В этом случае я окажусь перед вами в "долгу по боли".

Конечно, в действительности жаждущий отмщения никогда и не пытается производить столь тонкие вычисления. Он просто максимизирует ущерб, наносимый в ответ, чтобы "показать" другой стороне, что он представляет собой силу, с которой следует считаться. Но, как мы уже видели, это только вызовет еще одну максимальную реакцию в ответ, и спираль будет продолжаться.

Осуществление "реакции справедливости" предполагает признание и принятие того факта, что какой бы тяжкой ни была начальная несправедливость, прошлое не может быть переделано. "Реакция справедливости" осуществляется в стремлении изменить то, что реально может быть изменено, а именно, будущее. Главное состоит в том, чтобы наша личная реакция на несправедливость, проявленную неким человеком по отношению к нам самим, должна осуществляться в стремлении обеспечить максимум вероятности того, что этот человек проникнется (и/или дру-

гие люди проникнутся) искренней мотивацией не повторять подобные несправедливые действия в будущем. В некоторых случаях это лучше всего может быть сделано путем конфронтации и осуждения несправедливости, возможно, с применением социальных санкций, накладываемых на виновного. В других случаях это может быть наилучшим образом достигнуто с помощью "реакции активного добра" с нашей стороны, которая пробудит в человеке осознание своего сегодняшнего морального состояния.

Давайте рассмотрим это более детально, для чего постараемся найти ответ на вопрос: что может вызвать (и реально вызывает) стойкие изменения в поведении взрослых людей и в их отношениях с окружающими? Ответ будет единственным: самомотивация. Действительно, тогда как поведение детей может быть изменено с помощью соответствующего сочетания поощрений и наказаний, поведение взрослых изменяется только тогда, когда в результате определенных жизненных обстоятельств в человеке развивается искренняя решимость измениться. Ключ для улучшения отношений между взрослыми людьми лежит в нашем понимании того, что мы способны полностью контролировать собственное поведение и лишь в весьма небольшой степени можем контролировать поведение других взрослых людей. Это означает, что самый надежный путь для изменения взаимоотношений между двумя взрослыми людьми состоит в том, чтобы изменить наше собственное поведение при осуществлении этих взаимоотношений.

Сформулированный принцип особенно справедлив, когда речь идет о длительных отношениях между близкими людьми. Предположим, например, что у вас сложились трудные и сложные отношения со своей матерью. Налицо взаимная любовь, но на протяжении многих лет каждая из вас выработала определенные способы досаждать другой. Как только мать начинает действовать в этом направлении, ваша реакция всегда сводится к протесту: "Почему она всегда делает это (обращается со мной, как с маленькой, унижает меня в присутствии моих друзей, дает мне советы, в которых я не нуждаюсь, и т. п.)?" А ваша мама в таких случаях, скорее всего, будет говорить, что раз вы отклоняете очевидные проявления ее любви и заботы, то, конечно же, не любите и не цените ее так, как подобает дочери.

Чтобы преодолеть такого рода укоренившиеся стереотипы, мы должны осознать, что установившиеся длительные отношения имеют свою историю, на протяжении которой каждый участник стремится получить определенную "отдачу" за свое поведение. Например, может оказаться, что истинная причина того, что мать обращается с вами, как с ребенком, состоит именно в том, что она старается заставить вас протестовать и возражать, чтобы затем вы почувствовали себя виноватой в том, что проявляете недостаточную любовь к ней.

В таком случае наиболее действенным средством разрушения сложившегося нездорового стереотипа является выработка вами "парадоксальной реакции". Если вы начинаете действовать совершенно иным образом, чем прежде, и уже не реагируете так, как ожидалось, то это заставит маму тоже действовать иначе. Возьмем простой пример: вы уже не выражаете протест, а благодарите ее за данный ею (пусть нежелательный или не нужный вам) совет, причем делаете это не из лицемерия, а исходя из вашей искренней мотивации, тогда вряд ли она сможет критиковать вас за то, что вы ее недостаточно цените. Мама окажется в новой для себя ситуации, в которой она в любом случае не сможет продолжать действовать так, как это было в прошлом, поскольку необходимого для этого курса поведения с вашей стороны больше нет.

Таким образом, когда воспитатель, такой как Абдул-Баха, советует нам "выказывать обильную любовь" в ответ на "ругань, колкости и грубые слова"⁵, он не подразумевает, что мы должны становиться наивными жертвами несправедливости, проявляемой другой стороной по отношению к нам. Наоборот, он дает нам ключ к выработке наиболее целесообразной реакции, которая разрушит укоренившиеся стереотипы несправедливости, установит новый стиль взаимной гармонии и непременно приведет нас к устойчивому счастью и благосостоянию.

Горький опыт, накопленный в истории, заставляет нас, по крайней мере, попытаться использовать подход, сформулированный Абдул-Баха. В конце концов, если мы сделаем такую попытку и это нам не понравится, то мы всегда сможем вернуться к каждодневной рутине взаимной критики, борьбы и неудовольствия, с которой мы свыклись.

Нет никакого сомнения, что выработка подходящей реакции единства в человеческих отношениях требует значительного морального мужества. Например, если наша реакция на проявленную по отношению к нам несправедливость будет отличаться добротой и милосердием, другие вполне могут посчитать ее реакцией слабой и беспомощной жертвы. Это может побудить нас проявить реакцию силы, поскольку мы будем чувствовать, что она получит одобрение со стороны тех, кто считает, что мы имеем "право" на месть. Только наша укрепляющаяся моральная автономность может позволить нам отвергнуть такого рода социальное давление и действовать осознанно в соответствии с принципами, которые мы установили для себя по свободному выбору.

Кроме варианта мести, в рамках "реакции силы" возможен вариант "реакции обвинения или порицания". Мы заявляем, что готовы простить несправедливость, но при условии, что другая сторона готова признать, что поступила несправедливо и просит у нас прощения. С первого взгляда, это может показаться вариантом "реакции любви", но здесь имеет место явное противоречие принципу, согласно которому мы должны проявлять к другим "наибольшую доброту, независимо от их качеств и не задумываясь о том, заслуживают ли они любви".⁶ Действительно, легко любить милых или же искренне кающихся людей; реальный вызов, с моральной точки зрения, заключается в том, чтобы любить непривлекательных, отталкивающих людей. Поистине, именно в стремлении следовать "реакции любви" в ответ на несправедливость, проявленную в наш адрес, достигаем мы наибольшего прогресса в движении к моральной автономности и аутентичности, то есть в движении к главной цели наших моральных устремлений.

В любом случае любовь, которая ставит предварительные ус ловия, не является альтруистической любовью, поскольку альтруистическая любовь безусловна по самой своей природе (как это было показано ранее). Хотя обусловленная любовь и лучше, чем стремление к мести, но она все же представляет собой попытку взять верх над другим, заставив его признать наше моральное превосходство. (В некоторых случаях может оказаться, что именно реакция необусловленной любви, проявленная с нашей стороны, и окажется существенным фактором, который подведет другую сторо-

В более общем контексте "реакция обвинения" представляет собой вариант "реакции силы", потому что здесь по-прежнему сохраняется ориентация на прошлое и предъявляется определенное предварительное условие для изменения человеческих отношений. Истинная "реакция любви" смотрит только в будущее. Независимо от того, какова была история этих отношений и насколько насыщена была она случаями несправедливости, индивидуальные участники этих отношений имеют свободу, позволяющую им в любой момент принять решение о том, чтобы изменить сложившиеся отношения, начав по-иному относиться к другой стороне. Тирания прошлого существует только в наших головах, и у нее нет никакого иного существования.

Давайте подведем итоги. Исторически мы унаследовали стиль поведения, характеризующийся стремлением к власти и доминированию, который вызывал несправедливость и тем самым снижал как действенность, так и потенциал альтруистической любви в человеческих отношениях. Мы должны перевернуть эту пирамиду и начать осознанно и активно стремиться к альтруистической любви, а не к силе и власти. При этом мы будем использовать нашу силу для установления справедливости. Однажды установленная, справедливость создает условия, при которых альтруистическая любовь может сохраняться и расцветать. В прошлом мы стремились к власти, принося при этом в жертву справедливость и, тем самым, любовь. Теперь же мы должны стремиться к единству (к любви и справедливости) и использовать для этого нашу силу, при необходимости жертвуя ею.

Таким образом, сознательное отрицание погони за властью является ключевым моментом в утверждении альтруистической любви в наших отношениях с другими людьми. Каждый раз, когда мы сталкиваемся с ситуацией, в которой чувствуем искушение прибегнуть к "реакции силы" (или к "реакции жертвы"), мы должны вместо этого постараться оказать реакцию единства. То напряжение, которое мы испытываем при отказе от реакции силы, оказывается мерой того, насколько глубоко жажда власти укоренилась в нашей индивидуальной и коллективной психике.

используется в отношениях типа "один-один", касалось главным образом проблемы построения подходящей реакции на агрессивные или несправедливые действия других по отношению к нам. Однако имеется много такого, что мы могли бы сделать еще до критического момента, чтобы выразить нашу любовь к другим. Прежде всего, мы можем высказывать им свое одобрение или похвалу, а не ругать или критиковать их.

Действительно, частью нашего наследства в плане погони за властью является наша склонность использовать обвинения или критику для того, чтобы контролировать власть и силу других и ограничивать их. Однако такой негативизм по отношению к другим подрывает альтруистическую любовь, и поэтому, как только мы сознательно отвергнем погоню за властью, мы перестанем нуждаться в такого рода стратегиях. Мы должны не только пассивно отрешиться от нападок и критицизма, но заместить их активной похвалой и одобрением. Действительно, одна из основных стратегий выработки рассмотренной выше "парадоксальной реакции" состоит в восхвалении именно тогда, когда ожидаются обвинение и ругань.

Критицизм часто оправдывается как "конструктивный" и как выражение подлинной заботы о другом. Логика справедливости заставляет нас признать, что в определенном контексте критика действительно может быть конструктивной и необходимой (например, чтобы предупредить кого-либо об опасности или спасти от того, чтобы он причинил вред себе или другим). Однако эти случаи, когда критицизм оказывается истинно конструктивным, происходят гораздо реже, чем это кажется большинству из нас.

Имеются некоторые варианты социального контекста, при которых я могу полагать, что имею "право" критиковать или обвинять вас. Однако, даже если у меня на самом деле есть такое право, я все же свободен сделать выбор в пользу отказа от использования этого права, если я думаю, что принцип альтруистической любви будет лучшим образом проявлен, если я промолчу или же выскажу похвалу и ободрю человека.

Суть состоит в том, что мы должны всегда стремиться к активной и подлинной любви, отыскивая возможности ободрить других, а не искать поводов для критики. Если мы поступаем так по-

стоянно, то увеличится вероятность того, что критика с нашей стороны, к которой мы будем прибегать лишь изредка, окажется подлинно конструктивной.

Стремясь применять принцип альтруистичной любви в наших отношениях с другими, мы, конечно, должны быть реалистами в своих ожиданиях. Успех приходит медленно и поначалу с большим трудом, затем он развивается быстрее и с меньшими усилиями, но все же никогда не увеличивается сам собой. Мы, люди, никогда не станем совершенными.

Представляется вполне реалистичным, что мы сможем на прак тике достичь такой степени развития, что любовь и справедливость будут полностью преобладать над стремлением к власти и к конфликтам во всех наших взаимоотношениях. Было бы непростительной ошибкой думать, что такое положение дел является настолько идеальным, что недоступно ни для кого, кроме тех немногочисленных людей, что продвинулись в моральном плане исключительно далеко.

Мы должны всегда стремиться к абсолютному идеалу и оценивать результат наших усилий, соотнося его с принципом чистого альтруизма. Если мы не будем поступать таким образом, то вскоре обнаружим, что в наши оценки будут вкрадываться разного рода компромиссы, которые, даже будучи невелики, приведут к тому, что мы смиримся с гораздо меньшими достижениями, чем те, которые нам доступны практически.

Ранее часто говорилось об отношении причинности и той фун даментальной роли, которую это отношение играет во всем процессе морального и духовного развития. Сейчас необходимо поближе рассмотреть некоторые логические свойства этого отношения, а также логические связи между причинностью и несколькими другими фундаментальными отношениями.⁷

Под термином реальность мы понимаем совокупность всего существующего. Феномен - эта определенная часть реальности, а причинность - это такое отношение между двумя феноменами А и В, которое утверждает, что А является причиной В, что символически обозначается А -> В.⁸ Это означает, что А содержит в себе достаточную причину существования В. В более общем смысле

каждому из существующих В предшествует причина А, отличная от В (то есть А -> В, причем А ≠ В), или же каждый В содержит в себе самом достаточную причину своего существования (В -> В). В первом случае говорят, что В обусловлено или обусловлено извне (то есть вызвано внешней причиной), а в последнем случае -что В необусловлено или самообусловлено (то есть не имеет внешней причины своего существования). Принцип, в соответствии с которым каждый существующий феномен должен быть либо обусловленным, либо самообусловленным (но не может быть одновременно и тем, и другим), называют принципом достаточной причины.

Другим основополагающим отношением между феноменами является отношение части к целому: запись А е В означает, что объект (вещь, нечто существующее; в оригинале - entity) А является компонентом системы (составного феномена) В. Заметим, что А может также быть составным, но он должен быть объектом (не просто некоторой произвольной системой) для того, чтобы быть компонентом другой системы В (которая может быть объектом, а может и не быть им). Две системы (будь то объекты или же нет) могут соотноситься друг с другом так, что одна из них будет являться подсистемой другой. Запись А с В обозначает, что А есть подсистема В. Это в обязательном порядке означает, что каждый компонент Е, входящий в подсистему А (то есть Е е А), является также компонентом системы В (то есть Е е В). Таким образом, отдельный листок является компонентом дерева, но все листья совокупно составляют подсистему дерева.

С точки зрения формальной логики, характерной чертой объек та А является то, что А может быть компонентом некоторой системы В, А е В. Другими словами, объекты являются компонентами, тогда как системы имеют компоненты. Поэтому существуют следующие три категории феноменов в зависимости от того, могут ли они быть компонентами и имеют ли сами они компоненты в своем составе: феномен может быть несоставным объектом (то есть может не иметь компонентов), и тогда он обязательно представляет собой объект; феномен может быть составным объектом, и тогда он содержит компоненты и в то же время является компонентом; наконец, феномен может быть составным, но не яв-

ляться компонентом (в последнем случае он содержит компоненты, но сам не может быть компонентом).

Понятия причинности и сложности (то есть составной структуры феномена) соотносятся друг с другом в соответствии с самоочевидным принципом потенциальности (в оригинале - potency principle), который гласит, что если А -> В, то А должен быть также причиной Е, если Е является компонентом или некоторой подсистемой системы В. Другими словами, быть причиной В значит быть причиной всего В, то есть каждого компонента и каждой подсистемы системы В. Это означает, что представленное здесь понятие причинности является понятием полной причинности (в философии рассматриваются различные понятия "причины").

Наконец, существование всей системы, очевидно, не может предшествовать существованию ее компонентов (скорее, сама структура целого естественным образом предполагает предварительное существование его компонентов и даже зависит от этого). Поэтому существует принцип ограничения (в оригинале - principle of limitation), справедливый для каждой составной системы А, который утверждает, что А не может быть причиной никакого из своих компонентов.

Из этих посылок непосредственно следует, что ни одна составная система и ни один составной феномен не может быть самообусловленным. Действительно, если для составной системы А предположить, что А —» A, то в соответствии с принципом потенциальности получаем А —» Е, где Е есть произвольный компонент А, что противоречит принципу ограничения.

Теперь из приведенных принципов причинности и сложности, справедливость которых была показана выше, можно логически вывести существование единственной, несоставной, самообусловленной, всеобщей причины G. Этот объект, существование которого здесь доказывается, и есть Бог. Такого рода Бог не есть некий абстрактный плод нашего воображения, но действительная предельная причина всех существующих феноменов и объектов, первопричина всего сущего.

Поскольку доказательство является весьма простым, оно приводится полностью.

ющих объектов. Поскольку V является составным, то, как было показано выше, он не может быть самообусловленным и поэтому должен иметь причину, которую обозначим G, то есть G -> V. Тогда G является либо объектом, либо составной системой и поэтому представляет собой либо компонент, либо подсистему системы V. Но в любом случае в соответствии с принципом потенциальности имеем G -> G. Таким образом, G является самообусловленным и, следовательно, несоставным объектом (как было показано выше, никакой составной объект не может быть самообусловленным). Более того, каждый существующий феномен является либо объектом (компонентом V), либо подсистемой V. Отсюда, исходя из принципа потенциальности, получаем, что G и есть универсальная причина (причина всех существующих феноменов, включая самого себя).

Наконец, покажем, что G является единственным феноменом, не имеющим внешней причины. С этой целью предположим, что существует другой такой объект G'. Тогда имеем G -» G' (поскольку G является универсальной причиной). Но поскольку G' самообусловлен, то он не может быть обусловлен извне в соответствии с принципом достаточной причины. Отсюда получаем G = G', что доказывает единственность G.

Основы этого стройного, логического доказательства существо вания и уникальности Бога были сформулированы великим мусульманским философом Авиценной (980 - 1037). Используя некоторые понятия современной логики, наше изложение доказательства в какой-то мере упрощает доказательство Авиценны.

Взаимоотношения причинности и составности, и логической связи между ними, дают нам знание о существовании Бога. В дальнейшем это естественным образом поднимает следующий вопрос о природе Бога (что из себя представляет Бог?). Для того, чтобы ответить на этот вопрос, следует рассмотреть третье фундаментальное отношение, ценностное отношение, которое применимо только к сущностям. Говорится, что вещь А совершеннее или выше (лучше, ценнее), чем вещь В, пишется А > В, когда А имеет все позитивные качества (в противовес ограничениям) в той же или в большей степени, что и В. Например, в физическом мире люди более ценны, чем животные, животные по ценности выше растений,

растения выше минералов (неорганической материи). В духовном мире отношения высшего к низшему - это отношение всеобщего (образ человека в представлении Бога) к частному (любая индивидуальная душа).

Фундаментальная логическая связь между причинностью и ценностью дана в принципе совершенства (в английском -refinement principle): А и В являются сущностями и если А -> В, тогда А > В. Это значит, что причинная сущность должна быть по меньшей мере так же совершенна, как и ее следствие. Поскольку Бог - уникальная всеобщая причина, Он также является самой совершенной сущностью в творении.

В частности, у людей есть позитивные качества сознания, разу ма, чувств и воли. Более того, несмотря на то, что каждый обладает этими характеристиками в определенной, конечной и ограниченной степени, не существует ограничений для степени, в которой эти свойства могут быть представлены в человеческих существах вообще. (Например, как бы не был умен определенный человек, возможно, что найдется еще умнее.) Поскольку Бог является единственной причиной каждого человеческого существа, Бог должен иметь эти позитивные качества (и несомненно, и другие) в степени, превосходящей всякую ограниченную (конечную) степень, то есть в безграничной (бесконечной) степени. Таким образом, Бог является бесконечно сознающим, всезнающим, бесконечно добрым, всевластным (всемогущим). На самом деле, поскольку Бог является единственным Существом, чье существование абсолютно (то есть не обусловлено причиной), Он обладает этими свойствами в абсолютной степени.

Таким образом, логический ответ на вопрос "в чем состоит при рода Бога" заключается в следующем: "Бог подобен нам, за исключением того, что Он не имеет ни одной из наших ограничений и обладает всеми нашими позитивными качествами в бесконечной степени." Конечно, мы не может по-настоящему представить, что значит обладать такими свойствами, как сознание или воля в бесконечной степени, однако же принцип совершенства дает нам, по крайней мере минимальное, чисто логическое, понятие природы Бога.

ны знать Бога. Однако часто случается так, что разговор о Боге быстро приводит к разговору о вере в Бога. Тем самым фокус разговора переносится с объективного вопроса о существовании Бога и о Его природе на субъективные, психологические вопросы, связанные с человеческими верованиями.

То, что вера людей в Бога здесь ни при чем, становится ясным из следующего рассуждения: если Бог не существует, то вера всех верующих людей, живших на протяжении всей истории, не способна дать Ему существование; но поскольку Он существует, то все неверие и все сомнения атеистов и агностиков, имевшие место на протяжении всей истории, не могут ни в малейшей степени уменьшить Его существование. Поэтому мы должны стремиться к тому, чтобы знать, что Бог существует и каков Он, а не просто иметь соответствующие верования относительно Бога. Как говорил Абдул-Баха:

"День и ночь вы должны неустанно трудиться, дабы... приобрести подлинные знания и постичь то, что сей мир имеет Творца, Жизнедателя, Промыслителя, Создателя, - сие знание должно быть подкреплено доказательствами и знамениями, а не интуитивным чувством; и более того, оно должно быть подкреплено неоспоримыми аргументами и истинным видением — то есть сие представление должно быть столь же ясным и четким, как явление солнца для человеческого глаза. "⁹

В другом месте Абдул-Баха разъяснял, что рациональное доказательство бытия Божиего, будучи важным само по себе, все же составляет всего лишь одну часть целостного интегрального процесса духовного и интеллектуального развития:

"Если ты желаешь божественного знания и принятия со стороны Бога, очисти свое сердце ото всего, помимо Бога, и будь целиком привлечен к Идеальному, Возлюбленному; ищи и выбери Его, поставь перед собой разумные и веские доказательства. Поскольку доказательства - проводник к стезе истины, и с их помощью сердце обращается к Солнцу Истины. А когда сердце обратилось к Солнцу, тогда откроется взор и распознает Солнце, увидев Его. Затем человеку более не нужны будут ни аргументы, ни доказательства, поскольку Солнце уже полностью независимо. Подлинная независимость же ни

Каково же практическое знание о Боге, которое мы можем получить из представленного выше доказательства? В этом доказательстве утверждается, что Бог есть конечная причина и основание для всех существ, включая нас самих. Другими словами, все существующее в абсолютной степени зависит от Бога, будь-то непосредственно или опосредованно. В частности, человеческие существа целиком и полностью зависят от Бога. Однако среди всего сотворенного только люди наделены сознанием. Поэтому мы являемся единственными Божиими созданиями, у которых есть способность осознать свою зависимость от Бога. Отсюда мы получаем следующий основополагающий моральный принцип, регулирующий наши отношения с Богом:

По отношению к Богу хорошо все то, что повышает осознание нами своей зависимости от Бога, и плохо все то, что скрывает или покрывает завесой знание нашей зависимости от Него.

Абдул-Баха подтверждает этот принцип следующими словами: "Есть два вида существования: первое — это существование Бога, которое за пределами понимания человека. Он, невидимый, величественный и непознаваемый, не обусловлен предшествующей причиной, но является Создателем причины всех причин. Он, Предвечный, не имеет начала и независим от всего. Второй вид существования - человеческое. Это существование ограничено и познаваемо человеческим разумом; оно не предвечно, зависимо и имеет причину. Смертная субстанция не становится вечной, при этом верно и обратное; человек не становится Творцом, и здесь также верно и обратное. Трансформация внутренней сущности невозможна. "¹¹

То, что здесь названо "осознание нашей зависимости от Бога" и есть то, что обычно зовется "верой в Бога". Различие состоит в том, что обычно вера подразумевается в форме верования, тогда как мы сформулировали ее в форме знания, то есть знания того, как мы зависим от Бога. Таким образом, возрастание в вере традици-

онно связывается с усилением верования, тогда как мы представляем ее как увеличение знания: основанием веры является истинное знание, а не слепое верование. Как говорит Абдул-Баха: "Под верой подразумевается сначала осознанное знание, а потом -практическое осуществление хороших дел. "¹²

Следующий вопрос, естественно, будет касаться того, как применять сформулированный принцип. Как мы должны действовать, чтобы повышать нашу веру, наше осознание зависимости от Бога? Для ответа на этот вопрос необходимо прежде всего понять значение молитвы. Мы должны научиться ежедневно обращаться к Богу и посредством этого повышать свою осведомленность о Его неизменном присутствии в нашей жизни. Действительно, наши физические тела исходят от Бога только опосредованно, поскольку в материальном мире Бог продолжает творить Свои создания через процесс размножения. Но наши души исходят от Него непосредственно. Именно с помощью молитвы мы устанавливаем сознательное взаимоотношение между своей душой и Богом.

Следующая короткая молитва из Писаний Бахаи представляет собой прекрасный пример той связи с Богом, которая повышает осознание нами своей зависимости от Него. В ней не указывается на принадлежность к какой-либо религии или религиозной конфессии, и это делает ее пригодной для произнесения человеком любой веры; ее можно повторять в течение дня при практически любых обстоятельствах:

"Я свидетельствую, о мой Боже, что Ты сотворил меня, дабы я познал Тебя и поклонялся Тебе. Свидетельствую в сей час о бессилии своем и о Твоей мощи, о своей скудости и Твоем обилии. Нет иного Бога, кроме Тебя, Помогающего в опасности, Самосущного. "¹³

Поскольку зависимость от Бога есть объективная черта реальности, то растущее понимание нами этой зависимости является составной частью нашего общего стремления к истине. Однако имеются еще и причины практического характера, по которым мы должны уделять особое внимание нашим отношениям с Богом, поскольку аутентичные отношения с Ним составляют глубинный фундамент для всех других аутентичных отношений.

любви в главах 2 и 3 было выяснено, что проявление аутентичной реакции любви в человеческих отношениях требует значительных затрат духовной энергии. Единственно возможным источником этой энергии является высшая сила, которая содержит неограниченные духовные ресурсы. Этой силой, конечно же, является Сам Бог.

Говоря более конкретно, мы должны понять, что осознание нами зависимости от Бога является также осознанием наших слабостей и нужд. Поэтому наша восприимчивость по отношению к духовному потоку, нисходящему от Бога, повышается по мере того, как возрастает наша вера в Него. Подобным же образом, чем больше мы стремимся применять принцип альтруистической любви в наших отношениях с другими людьми, тем более остро чувствуем свою неадекватность и тем более чистосердечно поворачиваемся мы к Богу в своей осознанной зависимости от Него. Существует, таким образом, взаимосвязь между усилением степени аутентичности в наших горизонтальных отношениях с другими людьми, с одной стороны, и усилением ее в наших вертикальных отношениях с Богом, с другой.

Если говорить в более общем плане, то по мере того, как мы анализируем принципы, лежащие в основе каждой категории отношений, мы убеждаемся, что каждый вид аутентичных отношений зависит, непосредственно или опосредованно, от наших отношений с Богом. К тому же, когда мы устремляемся к аутентичным отношениям, мы начинаем нуждаться в конкретных примерах, которые подают высокоморальные люди, показывающие нам, как и насколько могут быть актуализированы различные моральные добродетели. Изучать жизнь, например, Иисуса Христа, Будды, Бахауллы или Абдул-Баха, означает получить наглядное представление о том, что такое бесконечная любовь, бесконечное сочувствие, бесконечное смирение. Эти примеры и те уроки, которые мы можем извлечь из них, расширяют наше моральное воображение и придают нам смелости проявлять настойчивость на путях аутентичной морали.

В главе 2 мы уже говорили, что руководящим принципом в от ношениях типа "один-один" (то есть между двумя индивидами) яв-

ляется альтруистическая любовь. А теперь рассмотрим более слож ные отношения, которые складываются между индивидом и социальной группой. Обозначим их как отношения типа "один-многие". С первого взгляда может показаться, что и в этом случае альтруистическая любовь будет основополагающим принципом, но это не так. Большая сложность отношений с группой соответственно требует применения более сложного принципа морального взаимодействия.

Любое общество или социальная группа определяется двумя вещами: во-первых, личными качествами индивидов, составляющих эту группу, и, во-вторых, формальной структурой группы: общество = индивиды + структура. Социальные группы возникают в результате появления явных и неявных договоренностей и соглашений, в соответствии с которыми коллектив обретает цели и нормы. Цели определяют те задачи, которые будут решаться за счет усилий группы, а нормы устанавливают те правила, которые регулируют активность группы в процессе достижения этих целей.

В частности, социальные структуры определяют некоторое чис ло ролей или функций, которые индивид может выполнять в ходе достижения целей своей группы. Какую бы конкретную роль ни выполнял индивид в группе, он должен соблюдать нормы, установленные группой для данной роли; он не обладает свободой выполнять функции в соответствии только лишь со своими наклонностями. К тому же, сама принадлежность к группе означает принятие человеком некоторой роли, а также признание им общих групповых норм, существующих явно или неявно и применимых ко всем членам группы. Таким образом, общее назначение структуры состоит в том, чтобы утвердить группу как социальный организм, состоящий из индивидов и составляющий коллективную личность (идентичность группы).

Говоря с позиций практики, существование групповых структуры и норм означает, что отношения в контексте каждой группы обладают, по крайней мере, следующими тремя компонентами:

Альтруистическая любовь и взаимная дружба будут составлять естественный базис чисто личностного компонента отношений в группе. Однако функциональный и глобальный аспекты отношений в группе привносят иные принципы, которые, прежде всего, соотносятся с социальной (а не чисто личностной) справедливостью. Социальная справедливость включает в себя, с одной стороны, права, определяющие все то, что признается групповыми нормами в качестве позволительного для индивида в определенном контексте, и, с другой стороны, обязанности, которые индивид должен выполнять в определенном же контексте. Социальная справедливость устанавливается всюду, где и права, и обязанности уважаются и соблюдаются всеми людьми.

Несомненно, что в каждом конкретном случае и в соответствии с природой групповых целей и норм реальная социальная справедливость может иметь больше или меньше общего с аутентичной справедливостью, описанной выше в главах 2 и 3. Там справедливость была определена как знание того, что является достойным и целесообразным для удовлетворения законных человеческих потребностей и для развития духовного потенциала человека. Поэтому моральная ценность, которая присуща конкретной социальной системе, в большей или меньшей степени зависит от того, насколько справедливость в этой системе приближается к аутентичной справедливости. Социальная система, в которой справедливость в большей степени аппроксимирует аутентичную справедливость, назовем "более справедливой" системой по сравнению с другими. Подобно тому, как мы стремимся приблизиться к чистой альтруистической любви в наших межличностных отношениях, мы должны стремиться к тому, чтобы в наших социальных системах осуществлялось максимальное приближение к подлинной справедливости.

С точки зрения аутентичной морали, самой плохой социальной конфигурацией является анархия, то есть отсутствие какого-либо социального порядка. Это объясняется тем, что такая ситуация в конце концов (а на практике - достаточно быстро) приводит к безудержной погоне за властью и установлению полного доминирова-

ния более сильных над более слабыми. Анархия является, так ска зать, процессом естественного отбора с отрицательным знаком, при котором на поверхность выходят наихудшие представители общества и развитие получают самые плохие качества человеческой натуры. Например, любой, кто будет стремиться проявлять альтруистическую любовь в такого роде системе, достаточно быстро окажется в положении жертвы и будет так или иначе порабощен или даже убит. Может быть, он сумеет сохранить свою собственную моральную целостность, но это не окажет никакого эффекта на систему и даже не сможет гарантировать его физическое выживание.

Другими словами, порядок сам по себе обладает моральной ценностью, несмотря на степень несовершенства той системы, в которой он установлен, по сравнению с другими системами. Однако, как только некоторый порядок установлен, моральным долгом каждого члена общества становится стремление к увеличению справедливости в контексте данного порядка. Тем самым мы приходим к первому принципу аутентичных групповых отношений:

Групповые отношения должны всегда осуществляться в направлении увеличения уровня справедливости в групповой структуре.

Проблема, связанная с этим принципом, состоит в том, что в приведенной формулировке он хотя и является логически состоятельным, но не наполнен содержанием по существу. Здесь не указаны те черты социального порядка, которые могут способствовать повышению уровня справедливости в нем. Это ставит вопрос о моральной ценности целей и норм общества: каковы должны быть цели человеческого общества и какими средствами и способами следует их добиваться?

Ответ, который обычно дается на этот вопрос, состоит в том, что сейчас общество существует, прежде всего, как арена экономической деятельности. Упрощенно говоря, принцип рыночных отношений в обществе заключается в следующем: что способствует развитию экономике - хорошо, а что не способствует - плохо. Тогда получается, что если некоторые социальные нормы и структуры

причиняют беды определенной части населения или угнетают эту часть, но содействуют экономике, то такие негативные черты системы должны сохраняться. Степень несправедливости системы как бы отражает ту "цену, которую мы должны платить" за то, чтобы иметь хорошо работающую экономику, которая, по нашему предположению, принесет в долгосрочном измерении больше пользы, чем экономика, имеющая меньшую эффективность, но построенная на основе более справедливой системы норм и ценностей.

В любом случае, расхожее предположение состоит в том, что существует неизбежное внутреннее противоречие между тем, что хорошо для индивида, и тем, что хорошо для общества. Следствием такой точки зрения является то, что большинство социальных систем рассматриваются как компромисс, при котором определенная степень самореализации индивида должна быть принесена в жертву ради установления социального порядка.

Аутентичная мораль отрицает эту концепцию и утверждает, что глубинной целью любого социального порядка является или должно являться создание такой социальной среды, которая максимизирует духовный рост и развитие каждого члена общества. Другими словами, моральная ценность социального порядка точно измеряется той степенью, в которой он способствует развитию духовного потенциала человека. С учетом этого, все другие социальные цели и задачи становятся второстепенными, хотя, возможно, вполне оправданными и важными.

В главе 1 уже было показано, что социальные структуры, осно ванные на взаимодействии, сотрудничестве и всеобщей взаимности, наиболее благоприятны для духовного развития индивидов, в то время как структуры, которые поощряют погоню за властью, конфликты и конкуренцию, - неблагоприятны. Таким образом, принцип, которым следует руководствоваться при создании социальной структуры - это единство: те социальные структуры, которые содействуют росту единства и сотрудничества, - хороши, а те, которые содействуют конкуренции, конфликтам и погоне за властью, - плохи.

У нас есть моральный долг стремиться заменить эти плохие или дефектные социальные структуры хорошими, или, по крайней мере, лучшими. Здесь необходимо отметить, что процесс тако-

го рода изменений также должен отличаться справедливостью, поскольку в противном случае возникнут конфликты и анархия, так что результатом окажется худшая система, несмотря на благие начальные намерения реформаторов. Следует стремиться к истинной гармонии целей и средств: высокоморальные цели не могут быть достигнуты несправедливыми средствами.

Аутентичное единство - это единство в разнообразии, при котором уважаются и поощряются все творческие и законные различия, а не единообразие, которое предусматривает подавление различий между индивидуальностями. Действительно, к конфликтам ведут не сами по себе индивидуальные различия и состязательность, а недостаток терпимости (недостаток любви) по отношению к такого рода различиям, в чем проявляется наше глубинное ощущение недостаточной безопасности и вытекающее из него стремление доминировать над другими.

Здесь необходимо провести одно тонкое, но критически важное логическое различие. Не социальные структуры, как таковые, а индивиды конкурируют, ищут власти или ведут себя конфликтно по отношению друг к другу. Само существование морали и вопросов морального плана зависит от наличия свободной воли у индивида. Иначе нас имели бы право привлекать к ответственности за наши действия не в большей мере, чем компьютер - за исполнение заданной ему программы. Поэтому, в конечном счете, все вопросы морали в том или ином виде обращены к индивиду.

Однако становится ясно и то, что моральные качества (справедливость или несправедливость) социальных структур оказывают сильное влияние на моральный выбор, осуществляемый индивидом. В условиях отрицательного социального окружения только некоторые высоконравственные герои продолжают придерживаться моральной аутентичности независимо от обстоятельств, но подавляющее большинство людей поддается негативному влиянию общества, вместо того, чтобы подниматься над ним.

Поэтому моральные качества (положительные или отрицатель ные) каждой социальной структуры в конечном счете измеряются тем влиянием, которое общество оказывает на моральное поведение своих членов. Выше уже было установлено, что принципом, управляющим отношениями между индивидами, является альтру-

истическая любовь. Тогда приходим к следующему достаточно очевидному выводу: уровень справедливости или несправедливости общественного порядка отражается на степени, в которой этот порядок благоприятен или неблагоприятен по отношению к процветанию альтруистической любви между индивидуальными членами общества.

Когда мы говорим, как это делалось ранее, что не существует внутренне необходимого конфликта между тем, что является аутентичным добром для индивида, и тем, что составляет аутентичное добро для общества, то мы утверждаем, что справедливый социальный порядок вполне возможен. Другими словами, принципиально существуют социальные структуры, которые способствуют процветанию альтруистической любви между индивидами, не препятствуют ей и не ограничивают ее. При воплощении такого рода структур социальный порядок будет характеризоваться аутентичной справедливостью и аутентичной любовью, а поэтому и истинным, устойчивым единством, что нам еще раз напоминает основополагающее уравнение: единство = справедливость + любовь.

Теперь мы готовы сформулировать наш полный принцип, уп равляющий моральными отношениями между индивидом и социальной группой:

По отношению к обществу или социальной группе мы всегда должны поступать таким образом, чтобы повысить аутентичное единство коллектива.

При всей краткости формулировки принцип этот обладает глубоким смыслом. С учетом трех компонентов групповых отношений (личностного, функционального и глобального), он означает, что в наших личностных отношениях внутри группы мы продолжаем действовать, исходя из принципа альтруистической любви, а по отношению к функциональному и глобальному компонентам мы действуем так, чтобы наращивалась степень справедливости системы. В особенности, если цели и нормы группы являются морально легитимными (это не означает, что они должны быть совершенными), то мы будем оказывать поддержку обществу путем соблюдения социально установленных прав и исполнения социально требуе-

мых обязанностей, причем как в контексте нашей роли в группе, так и в наших отношениях с группой в целом.

Что делать, если цели и нормы группы не являются морально легитимными? Тогда, конечно же, нам не следует быть членами такой группы; более того, мы должны стремиться не иметь с ней совершенно никаких отношений.

Что, если у нас нет другого выбора, кроме как быть частью морально нелигитимного или недостаточно легитимного общества? Тогда мы все равно должны действовать наилучшим возможным образом в плане увеличения уровня справедливости имеющегося социального порядка и должны проявлять альтруистическую любовь в межличностных отношениях. Однако, признавая, что этот несправедливый порядок предпочтителен анархии (как об этом говорилось ранее), мы не должны поступаться нашей личной моральной аутентичностью, и нам не следует выполнять те действительно аморальные обязанности, которые этот порядок может возложить на нас. Мы можем, конечно, попытаться избегать ситуаций, в которых нам пришлось бы проявлять открытое противостояние властям. Такого рода уклонение не будет трусостью, но проявлением мудрости и умеренности при общем стремлении к единству. Но когда мы вынужденно попадаем в ситуацию (например, если социальные власти требуют от нас поступить жестоко или несправедливо по отношению к другим людям), то у нас не остается иного выбора, кроме как отказаться выполнить это и соответственно принять социальные последствия такого отказа. Поступающий так человек может стать истинным мучеником (истинным, потому что у него не было активного стремления спровоцировать преследования, которые обрушились на него).

Некоторые философы, разрабатывавшие вопросы морали, искренне обосновывали известное мнение о том, что угроза в виде экстремальных социальных санкций, таких как пытки, несправедливое тюремное заключение или смерть, изменяет общее моральное уравнение и тем самым полностью снимает личную моральную ответственность с индивида, если он действует аморально под давлением указанных обстоятельств. Если, например, мне угрожают смертью в случае моего отказа действовать аморально по приказу несправедливого социального начальства и от его имени, то

почему бы мне не сохранить свою жизнь и тем самым не лишать моих детей и мою жену своей поддержки? Возможно, что в любом случае этот аморальный акт выполнит кто-нибудь другой, тогда как я принесу свою жизнь в жертву без основательных на то причин (кроме как, могут сказать, по причине моей упрямой моральной гордости).

С точки зрения аутентичной морали, ошибочность этого аргумен та легко обнаружить, если только задуматься о том, что человек, сохранивший свою жизнь тем, что осознанно совершил поступок, который он сам считает аморальным, уже более не будет тем человеком, каким он был до совершения этого поступка. Очевидный выбор, предоставляемый дилеммой "сохранить свою жизнь ценой совершения аморального поступка под давлением или же умереть без того, чтобы реально что-либо изменить", не является выбором вообще. Вы буквально не сможете сохранить того человека, каким сейчас являетесь, если вы сознательно совершите такого рода поступок. Как только поступок этот будет совершен, произойдет регресс моральной личности (по крайней мере, временный), и вместо вас выживет личность меньшего уровня. Таким образом, единственный реальный выбор в такой ситуации возможен между сохранением аутентичного морального Я или временным физическим сохранением жизни тела (которое все равно когда-либо умрет).¹⁵

Ясно, что заниматься такого рода абстрактными рассуждениями и анализом - это одно, но совсем другое дело - иметь мужество, чтобы реально осуществлять высокоморальный выбор в экстремальных условиях жизни. Действительно, каждый согласится с тем, что наличие социального давления существенно (но, как мы убедились, не полностью) снижает уровень личной моральной ответственности. Другими словами, существует определенное моральное различие между тем человеком, который выполняет аморальное действие в нормальных условиях и при этом исходит из чисто эгоистических побуждений, и тем, кто делает то же самое, но находясь под чрезвычайным нажимом. Однако признание такого различия не меняет объективной истинности морального уравнения, которое предписывает, что человек не может поддержать высокий уровень своей моральной аутентичности, если будет осознанно выполнять морально предосудительные действия.

Большинство людей проживут свою жизнь без того, чтобы хотя бы раз столкнуться со столь драматической дилеммой, как необходимость выбора между сохранением своей моральной аутентичности и сохранением физической жизни. Тем не менее все люди ежедневно сталкиваются с необходимостью делать моральный выбор различной значимости, а это означает, что, рано или поздно, моральное мужество каждого из нас будет испытано. Например, простой поступок, состоящий в том, чтобы осознанно отказаться от компромисса в моральных принципах и подвергнуться за это осуждению и остракизму со стороны своих друзей, может потребовать огромного мужества, особенно, если поступивший так человек будет продолжать жить в той же самой среде или в той же социальной системе, что и его друзья.

Что еще более важно, так это то, что, с точки зрения моральной аутентичности, недостаточно только воздерживаться от моральных компромиссов и тем самым не становиться причиной разъединения или появления несправедливости в групповых отношениях. Аутентичная мораль требует, чтобы мы становились превентивно действующими объединителями, то есть, чтобы мы активно и динамично искали возможности для содействия постоянному росту единства тех морально легитимных групп, членами которых мы являемся. Таким образом, социальное участие становится важным и незаменимым аспектом процесса аутентичного морального развития индивида. Моральная задача преодоления несправедливости и разъединения в групповых отношениях предоставляет уникальные возможности для духовного роста, которые не могут появиться в контексте чисто личностных отношений типа "один-один".

Не подлежит сомнению, что сознание является наиболее фундаментальной способностью и определяющим атрибутом человеческого существа. Наше самоосознание создает внутренний мир чисто личностных и субъективных состояний, ощущений, мыслей и чувств, прямой доступ к которому имеется только у нас самих. Конечно, эти внутренние состояния и ощущения, хоть и субъективные сами по себе, могут являться откликами на наши контакты с различными внешними факторами.

И вы, и я полагаем, что имеется сходство между нашими индиви дуальными внутренними реакциями на одинаковые воздействия. Мы основываем это предположение (и делаем это вполне разумно) на двух наблюдаемых сходных чертах: одинаковости наших протоколов (то есть наших описаний внутренних реакций) и одинаковости наших внешних, наблюдаемых реакций на одинаковые стимулы. За пределами этого мы не располагаем никакими возможностями для того, чтобы узнать, является ли ваше внутреннее переживание, вызываемое, например красным цветом, таким же, как и мое внутреннее восприятие этого цвета. Имеется лишь возможность убедиться в том, что мы оба считаем некоторые объекты красными или не красными и что ваше описание своего восприятия красоты красной розы, по-видимому, подтверждает мое собственное или совпадает с ним.

Представьте себе, что в действительности я, например, воспринимаю как красное то, что вы считаете зеленым, и, наоборот, воспринимаю как зеленое то, что вам кажется красным. Каким образом вообще сможем мы разобраться в этой ситуации? Мы оба будем продолжать относить те же самые объекты к красным и не красным, и даже наши протоколы могут совпасть, если случится так, что мои чувства, вызываемые красным цветом, будут такими же, как и ваши чувства по отношению к зеленому цвету. Дело в том, что только я имею доступ к моему внутреннему состоянию, и только вы - к вашему. Наши соответствующие протоколы и наше поведение одинаково открыты для наблюдения каждому из нас, но получаемые при этом данные не описывают непосредственно те внутренние состояния, которые их вызвали.

С точки зрения моего личного Я мое восприятие реальности характеризуется иерархией доступности. На первом уровне иерархии находится мое субъективное восприятие, которое состоит их тех данных, к которым у меня есть прямой (без посредников) и привилегированный доступ. Прямым он является потому, что мой доступ к этим состояниям не зависит от чьего-либо протокола или поведения, а привилегированным - потому, что никто другой не имеет доступа к этим данным. Данные, составляющие этот первый уровень восприятия, являются частью субъективной реальности, то есть той части реальности, которая является полностью внутренней для одного или более индивидов.

Второй уровень иерархии состоит из тех данных, к которым все люди, нормально наделенные органами чувств, имеют одинаковый, независимый и прямой доступ. Эти данные относятся к конкретным физическим объектам, которые могут быть восприняты внешними чувствами нормально развитого человеческого существа. Они составляют наблюдаемую (или конкретную) реальность и образуют часть объективной реальности, то есть такую часть реальности, которая является полностью внешней для любого индивида.

Конечно же, у меня нет полностью прямого доступа к конкретным физическим объектам. У меня есть прямой доступ только к внутренним субъективным ощущениям и состояниям, которые происходят в результате моих встреч с этими объектами. Однако я действительно имею прямой доступ к этим данным в том точном смысле, что моя способность воспринимать их внутренне присуща моей природе; я также имею независимый доступ, поскольку такое восприятие не зависит от протокола или поведения любого другого человека. Другими словами, единственная субъективность, которая является посредником между мной и этим знанием, - это моя собственная субъективность.

Заметим, что отдельно взятый наблюдатель может получить временный привилегированный доступ к некоторому конкретному объекту, потому что он, может статься, наблюдает данный объект с более высокого положения по сравнению с другими наблюдателями. Например, если я смотрю на органические клетки через микроскоп, то я нахожусь в лучшем положении в плане наблюдения за этим явлением, чем вы. Но, в принципе, вы тоже сможете посмотреть через микроскоп и таким образом получить такой же доступ к ним, который сейчас есть у меня.

Однако это равенство доступа к конкретным данным представляет собой равенство-в-принципе, которое не всегда может быть реализовано на практике (предположим, что я владею микроскопом и не позволю вам пользоваться им). Поэтому важно понимать, что на практике вы можете "верифицировать" или проверить мои наблюдения только до той степени, в которой вы способны или хотите занять мое положение (точку зрения) по отношению к объекту рассмотрения.

Наконец, существует невидимая реальность, которая состоит из тех объективных данных, к которым мы имеем только опосредованный доступ. Невидимая реальность - это ненаблюдаемая часть объективной реальности. Она состоит из сущностей и сил, которые не могут быть восприняты физическими органами чувств, но их существование может быть доказано как вывод из того, как ведет себя наблюдаемая реальность. Например, мы не можем воспринимать невидимую силу гравитации как таковую, но мы можем наблюдать тот факт, что лишенные поддержки предметы всегда падают по направлению вниз, хотя и без наблюдаемой причины. Отсюда мы делаем вывод, что причиной такого поведения является некая ненаблюдаемая сила, которую и называем силой гравитации.

К невидимым сущностям могут относиться физические силы, подобные гравитации и магнетизму, либо нефизические (духовные) сущности, такие как разум, душа или сила альтруистической любви. Поэтому мы постигаем структуру невидимой реальности творческим актом разума, а не ощущаем внешними органами чувств, как в случае конкретной реальности. Это не означает, что невидимая реальность менее объективна, чем видимая; это означает, что доступ к ней не столь непосредственен.

Чтобы завершить создание необходимой терминологии, определим абстрактную реальность как такую часть общей реальности, которая не может быть воспринята внешними органами чувств. Абстрактная реальность, таким образом, состоит из субъективной реальности (включая нашу собственную субъективность) и невидимой части объективной реальности. Другими словами, абстрактная реальность представляет собой все, за исключением конкретной реальности, и поэтому она включает две различные категории доступности.

Тем самым здесь утверждается, с некоторым нарочитым упрощением, что мы ощущаем, в основном, свою собственную субъективную реальность, что мы воспринимаем, в основном, конкретную реальность и что мы постигаем, в основном, абстрактную реальность (или, по крайней мере, ту ее часть, которая находится вне нашей собственной субъективности). Но здесь важно отметить, что эти процессы чувствования, восприятия и постиже-

ния (понимания) настолько взаимосвязаны, что в действительности мы не можем отделить эти компоненты друг от друга. Точнее сказать, мы воспринимаем реальность как не имеющее стыков целое, которое мы одновременно и непрерывно чувствуем, воспринимаем и постигаем. Действительно, зачастую требуется огромное усилие воли и огромная степень прозрения, чтобы осознать, что некоторое восприятие, например, образ идеального возлюбленного, возникает главным образом из нашей субъективности, а не из объективных качеств или характеристик того человека, который является объектом нашей любви.

Со всем основанием можно утверждать, что человек не является всего лишь чувствующей и воспринимающей машиной, которая вырабатывает концепции и схемы поведения в ответ на внешние стимулы. С самого начала нашей жизни мы представляем собой нечто и мы привносим нечто в наши отношения с реальностью. Это и есть внутренне присущая человеку ценность, которая универсальна и которая является частью сотворенной Богом человеческой природы. Конечно же, индивидуальные различия существуют, но эти различия укладываются в некоторые ограничительные рамки и в контекст определенных общих для всех людей черт, определяющих человеческую природу. Эта всеобщая человеческая природа представлена свойствами самосознания, мышления, чувствования и воли, о чем говорилось ранее в главе 2.

Наша внутренняя ценность, таким образом, характеризуется нашими свойствами, которые определяют, чем мы являемся, и нашими недостатками (видами нашей ограниченности), которые определяют, чем мы не являемся. Наши качества определяют масштаб личности, а наши недостатки определяют границы нашей личности. Некоторые из наших ограничений являются абсолютными или неизменными (ни одно человеческое существо не сможет стать Богом), тогда как другие относительны и временны (ограничения ребенка, которые он в свое время преодолеет). Ограничения последнего вида зависят от наших способностей (см. главу 2), то есть от того, насколько мы уже актуализировали наши внутренние способности.

Но теперь мы приходим к одному важному вопросу: мы не обладаем спонтанным знанием диапазона своих качеств (или даже

способностей) или природы наших ограничений (будь то временных или же постоянных), подобно тому, как мы не обладаем спон танным знанием структуры объективной реальности. Первоначально личность - наша личность - представляется нам такой же загадкой, что и любой другой объект реальности. Более того, у каждой личности имеются некоторые аспекты, которые могут быть известны только ей самой, поскольку только она имеет доступ к своим субъективным состояниям.

Можно сформулировать это иначе: вы только тогда сможете получить такое же знание о некоторой реальности, что и я, если вы способны и желаете занять ту же самую позицию, как и я, по отношению к этой же реальности. Но вы не сможете - ни сейчас, ни когда-либо потом - занять то положение, в котором нахожусь я по отношению к реальности моего собственного Я.

Таким образом, рефлексивное отношение личности к самой себе является уникальным среди всех отношений, которые устанавливает любая личность. Эта уникальность возникает из того факта, что личность имеет привилегированный доступ к определенным данным относительно себя самой, а именно, к своим внутренним, субъективным состояниям. На основании сказанного мы можем сформулировать основной принцип отношений личности к самой себе:

В наших отношениях со своей личностью мы должны всегда действовать так, чтобы повышать наше знание об аутентичной реальности своей личности.

Здесь подразумевается точное знание как качеств и способностей, с одной стороны, так и наших ограничений (постоянных или временных), с другой.

Вполне понятно, почему практически всегда самопознание полезно, но встает вопрос, почему же повышение самопознания является моральным принципом и какое отношение вообще имеет оно к моральным принципам?

Для ответа на этот вопрос мы должны припомнить основные параметры аутентичной морали в контексте ее постоянного развития. В контексте нашего рассмотрения, мораль характеризуется, прежде всего, стремлением к аутентичным отношениям. Такие

отношения устанавливаются и поддерживаются посредством должного развития наших основных способностей разума, сердца и воли, что приводит к повышению автономности и благосостояния. Наша автономность возникает из аутентичного знания реальности, в особенности, знания закона причинности, а наше благосостояние является результатом эффективного применения этого знания для получения аутентичного удовлетворения легитимных человеческих потребностей (как своих собственных, так и потребностей других людей). Наконец, процесс развития наших внутренних способностей включает в себя взаимодействия, то есть непрекращающийся диалог между нами и реальностью, при котором структура реальности ставит нам определенные условия, на которые мы должны определенными же образом реагировать, что и приводит нас к следующему шагу в этом диалоге.

Такого рода взаимодействие является основным элементом морального развития, причем любое взаимодействие включает в себя встречу (столкновение) между внутренней структурой личности, с одной стороны, и структурой некоторой части реальности, с другой. Взаимодействие представляет собой некоторый вызов, и этот вызов можно воспринять либо как возможность роста, либо как угрозу для себя, в зависимости от напряженности, характеризующей этот вызов, и от тех внутренних ресурсов, которые мы можем мобилизовать для ответа на него. Поэтому знание своего аутентичного Я - своих качеств, способностей и ограничений - составляет одну половину морального уравнения. Если у нас нет достаточно четкого представления о том, что мы сами в действительности привносим в решение жизненных задач, мы не сможем добиться успеха в процессе морального развития, независимо от того, насколько мы осознаем структуру конкретной реальности (то есть обладаем тем, что обычно называется научным знанием материальной реальности).

Предположим, например, что я искренне и осознанно стремлюсь применять принцип альтруистической любви в своих отношениях с другими, а вы ведете себя раздражающе или несправедливо по отношению ко мне (возможно, вы несправедливо критикуете или даже оскорбляете меня). Ваше поведение представляет реальное испытание моей способности проявить реакцию аутентичной любви вместо столь

обычной реакции силы. А теперь предположим, что я знаю себя дос таточно хорошо, чтобы понимать, что этот вызов выводит меня за пределы, соответствующие текущему уровню развития моих способностей. Я ощущаю гнев, раздражение и растущее желание отомстить и я знаю, что если эта ситуация будет затягиваться во времени, то я уже не смогу контролировать себя. Я могу вспылить и намеренно попытаться осложнить вашу жизнь- начать, например, распространять ложь о вас или разрушать ваш имидж в глазах других людей.

Наверняка зная, что такое нежелательное поведение с моей сто роны с большой вероятностью - может быть, даже неизбежно - станет результатом продолжения возникшей конфликтной ситуации в наших отношениях, я оказываюсь перед выбором одного из двух вариантов. Я должен либо выйти из этой ситуации и прекратить наши отношения (по крайней мере, на некоторое время), либо найти некоторый подход, который побудит вас изменить свое поведение по отношению ко мне. (Возможно, что окажется достаточным пойти на открытый и искренний разговор, в котором вам откроется природа вашего поведения.)

Теперь предположим, что я столкнулся с таким же вызовом, но не имею адекватного знания самого себя. Тогда, как вариант, я могу прибегнуть к "реакции лицемерия ", при которой я притворюсь, что ваше поведение не задевает меня, но при этом буду кипеть от гнева. Или же может случиться, что у меня будет ложное представление о себе, как о человеке, который способен применять принцип альтруистической любви на очень высоком уровне, тогда как на самом же деле я еще не развил способность следовать реакции любви в такой ситуации. Поскольку я недостаточно корректно воспринимаю свои ограничения, то могу притворяться, что веду себя в манере любви, даже если это только игра (и для меня самого, и для других). Я проектирую идеальную (желаемую) реальность на действительную реальность. В этом случае я имею идеализированный, нереалистический образ самого себя, который стремлюсь актуализировать, действуя так, как будто эта воображаемая личность и есть я сам.

С другой стороны, я могу прибегнуть к "реакции защиты ", при которой постараюсь отрицать реальность своих ограничений, и тогда я припишу свою неудачу в проявлении той реакции, на кото-

рую сам надеялся, действию некоторой внешней силы, находящейся вне моего контроля. Конечно, ваше оскорбительное поведение не представляет собой угрозу моему аутентичному Я: ваш несправедливый критицизм в мой адрес не может отнять ничего из того, что составляет мою реальность, подобно тому, как ваша лесть (если таковая имеет место) не может ничего добавить к тому, чем я являюсь в действительности. Но ваше поведение представляет собой подлинную угрозу моему ложному представлению о самом себе, которое предполагает, что я не должен чувствовать по отношению к вам того гнева и того негодования, которые я на самом деле ощущаю. Поэтому я могу поддерживать этот ложный образ самого себя только путем отрицания реальности моего гнева или же путем оправдания этих чувств как законной реакции на реальную угрозу извне (как будто бы я был обвинен теми, кто находится вне моего контроля, и мне собираются вынести приговор в суде за преступление, которого я не совершал).

В обоих этих гипотетических случаях вызов был тем же самым и внутренние ресурсы тоже оказались неадекватными. Однако в одном случае у меня было аутентичное знание своих ограничений и поэтому я мог осуществить реакцию, способствующую моему моральному росту. Например, если я на время выйду из этого взаимодействия вместо того, чтобы поддаться импульсу наказать вас, то я намеренно отвергну погоню за властью и тем самым сделаю шаг вперед в своем моральном развитии. В другом случае, когда аутентичное знание отсутствовало, я мог проявить реакцию, которая означала бы временный регресс в моем моральном развитии, поскольку и лицемерие, и склонность к самозащите враждебны аутентичной любви.

Представляется важным отметить, что в контексте нашего обсуждения реакция временного выхода из ситуации столкновения не является проявлением моральной трусости, и она также не означает отход от стремления к аутентичному саморазвитию. В человеческих отношениях это следует сравнивать с таким действием, которое на военном языке называется "стратегическим отступлением", при котором осуществляется отступление с целью перегруппировки сил и увеличения ресурсов для создания базы для более эффективного наступления в будущем. Более того, сам факт, что

мы осознанно удержали себя от проявления реакции силы, которую мы вполне могли бы произвести, показывает высокий уровень аутентичного стремления к моральной автономии. Наконец, понимание наших ограничений дает нам возможность лучше осознать свою зависимость от Бога, которая, как было показано ранее, составляет один из принципов аутентичного морального развития.

Будучи интересным, этот пример, как таковой, иллюстрирует следующий фундаментальный принцип процесса морального развития, который назовем принципом позитивного роста.

Будет ли аутентичный моральный рост результатом конкретной встречи с реальностью или нет, зависит главным образом от нашей реакции на вызов, возникающий в процессе этой встречи, и в гораздо меньшей степени - от характера данного вызова.

Принцип позитивного роста означает, что аутентичное моральное развитие лишь в малой степени зависит от внешних обстоятельств нашей жизни. Это значит, что даже в трудных условиях испытаний можно, как правило, найти реакцию, способствующую моральному росту. Принцип позитивного роста является выражением божественной справедливости, так как он означает, что условия для успешного морального роста находятся в наших собственных руках, а не в руках других людей и не во власти неподконтрольных нам обстоятельств. Мы в буквальном смысле держим нашу духовную судьбу в своих руках.

Заметим, что принцип позитивного роста не применим в других областях человеческой деятельности. Неблагоприятные обстоятельства, выходящие за рамки нашего контроля, могут легко подорвать наши успехи в сферах бизнеса, науки или искусства. Если нашей главной жизненной целью является достижение успеха в этих областях, то большинство из нас обречены на поражение и разочарование. Но если мы истинным образом понимаем и усердно применяем в своей жизни принципы морального развития, то нам гарантирован успех независимо от того, насколько сложными и трудными окажутся обстоятельства нашей жизни.

Конечно, закон причины и следствия является объективным, и действует он во всех сферах человеческой деятельности. Но в области морали у нас имеется иное отношение к закону причинности,

так как мы можем управлять своей реакцией на обстоятельства жизни, причем эта реакция составляет большую часть оснований, необходимых для прогрессивного морального развития.

Таким образом, аутентичное самопознание есть знание своего аутентичного Я, его способностей и текущего уровня их развития, а также его ограничений (как относительных и временных, так и абсолютных и постоянных). На каждой конкретной стадии процесса морального развития текущий уровень развития нашего самопознания обобщается в глобальный образ того, как мы понимаем свое Я, тот образ, который и представляет собой нашу собственную концепцию того, что мы есть. Для обозначения этого образа будем использовать термин "образ своего Я". Мы стремимся актуализировать образ своего Я во всех наших отношениях с реальностью. Степень его возможной актуализации зависит от того, насколько истинным или ложным этот образ своего Я является.

Образ своего Я есть часть нашей глобальной модели реальности, о которой говорилось в конце главы 1. Чтобы более полно осознать моральные следствия самопознания, необходимо более детально рассмотреть соотношение между образом своего Я, полной внутренней моделью и реальностью как таковой.

Наше рассмотрение начнем с напоминания фундаментального принципа, приведенного в разделе 7 первой главы: действия человека и их мотивация определяются не собственно реальностью, а его восприятием (его представлением о) реальности. Это общее представление основывается на нашей внутренней модели реальности, которая отражает текущее состояние представлений, концепций и эмоциональных отношений, вынесенных нами из суммы всех наших взаимодействий с реальностью, имевших место до сего момента. (См. первоначальное обсуждение внутренних моделей в разделе 8 второй главы.) Наша внутренняя модель содержит, прежде всего, ту картину отношений причинности, которую мы внутренне усвоили (интернировали) (см. раздел 4 третьей главы).

Таким образом, в той степени, в которой наша внутренняя модель точно отражает отношения причинности между феноменами, наши ожидания в отношении жизни будут реалистичными: чего мы

ждем при определенных обстоятельствах, то обычно и случается, причем именно так, как мы это предвидели. В терминах науки наша внутренняя модель представляет нашу "теорию жизни", которая позволяет предсказывать то, как объекты будут вести себя при определенных условиях (то есть, когда предположения будут оправдываться). Если ожидания, сформулированные на основе нашей теории, будут оправдываться в действительности, тогда корректность общей теории будет частично подтверждена, а в противном случае, мы делаем вывод о том, что в нашей теории имеются ошибки и приходим к частичному ее отрицанию.

Дадим схематическое изображение отношений между внутренней моделью и объективной реальностью с помощью следующей диаграммы и комментария к ней.

С помощью умственного процесса идеализации мы представляем в нашей субъективности (в нашем мозгу) два наблюдаемых (или осознаваемых) нами феномена А и В в виде двух предложений А' и В', каждый из которых описывает соответствующий феномен как существующий в той форме, в которой мы его наблюдали или

осмыслили. Тогда наша внутренняя модель будет правильной, если наш процесс идеализации корректно идентифицировал и представил (отобразил) фундаментальные логические характеристики феноменов А и В.

Если наша модель действительно корректна и если феномен А действительно является причиной феномена В, то наше предложение А' будет логически вызывать В'. Но если наши формулировки предложений А' и В' некорректны (либо если внутренняя модель некорректна), то тогда А' может вызывать В' даже если А в действительности не является причиной В. В любом из последних двух случаев наше предсказание или ожидание, представленное стрелкой интерпретации, реализовано не будет. Но, если наша внутренняя модель точна и если А действительно вызывает В, то наше ожидание (предсказание) будет реализовано и мы сможем перейти из А в В либо непосредственно (экспериментально), либо с помощью последовательности идеализация - импликация - интерпретация (обоснование).

Таким образом, если то, чего мы ожидали не произошло, то этот факт может оказаться первым сигналом того, что наша внутренняя модель содержит дефекты или является неадекватной. Ошибки возникают из-за искажений нашей внутренней модели, которые были внесены нами самими или извне (см. раздел 8 первой главы), тогда как неадекватность модели возникает из-за неполноты имеющейся у нас информации о реальности.

Итак, наша внутренняя модель представляет собой мозаику истинного и ложного, точного и приблизительного. Но мы, конечно, воспринимаем нашу модель не как мозаику, а как неразрывное целое, не имеющее швов и стыков, поскольку для нас наша внутренняя модель и есть реальность (то есть наше видение реальности). Поэтому обычно мы не замечаем несоответствия между нашей моделью и реальностью, поскольку, как только мы начинаем осознавать подобные несоответствия, наша модель меняется.

С учетом того, что наши внутренние состояния нам гораздо доступнее, чем другие объективные феномены (особенно абстрактные), выработка точной внутренней модели (выработка правильного понимания) позволяет нам достичь более высокого уровня автономии, при котором мы активно прибегаем к методу проб и ошибок или к прямому экспериментированию. Определенный объем экспериментирования (опыта), конечно же, необходим для построения внутренней модели. Таким образом, как мы уже убедились при обсуждении взаимодействий, процесс построения (достаточно точной) внутренней модели представляет собой диалог между самими нами и реальностью, включающий в себя встречи и столкновения (как спонтанные, так и преднамеренные) с объективной реальностью, а также наши активные внутренние реакции на эти столкновения.

Более того, процесс построения нашей внутренней модели включает в себя внутренние встречи нашего Я с самим собой, а также то, что мы делимся нашим протоколом с другими людьми (осуществляем межсубъектную верификацию). Мы, таким образом, делаем наши внутренние модели не только частями объективной реальности, но также и субъективной реальности, включающей наше собственное Я. Такая внутренняя модель нашего Я и является тем, чему мы дали название образ или концепция своего Я. Он представляет собой общее внутреннее представление, имеющееся у нас о наших способностях, ограничениях и ценностях- как внутренних, так и проявляющихся в отношении к другим людям.

Образ своего Я является основой нашей внутренней модели, потому что он в определенной степени проявляется практически в каждом нашем столкновении с любой частью реальности. Может быть, я смогу прожить долгую и счастливую жизнь, имея ложную внутреннюю модель джунглей Амазонки или жизни пингвинов в Антарктике, особенно, если я никогда не встречусь с этими феноменами. Но ошибочное представление о моих собственных возможностях и ограничениях почти непременно вызовет существенное нарушение выполняемых мною функций и снизит уровень моей автономии на каком-либо этапе моего развития.

Следует иметь в виду, что образ своего Я не только занимает центральное место в нашей внутренней модели, но и является ее

наиболее хрупким аспектом, весьма чувствительным к изменению ценностей. Ранее, в главе 1, мы детально рассматривали, как ложные, но социально доминирующие понятия и ценности (например, индивидуализм или коллективизм), могут внести существенный вклад в создание ложного образа своего Я, который будет скрывать от нас объективную реальность нашей собственной внутренней ценности.

Образ своего Я представляет поэтому наши ожидания относительно нас самих- относительно того, как мы (реальность нашего Я) будем вести себя при определенных условиях и как другие будут вести себя по отношению к нам. Когда эти ожидания не сбываются, мы получаем первое указание на то, что, возможно, образ своего Я искажен (содержит ошибки или неадекватен).

Признать, что наш образ искажен, означает, что он не соответ ствует реальности, которая находится внутри нас. Возможно, у нас развился преувеличенный образ самих себя, при котором мы верим, что обладаем талантами, отсутствующими у нас на самом деле. Мы, в то же самое время, можем и недооценивать себя в отношении своих качеств, исходя из ложных негативных представлений о самих себе.

В любом случае мы будет ощущать неприятную напряженность и затруднения, если попадем в различные жизненные ситуации, причем степень этих ощущений будет зависеть от того, в какой мере наше восприятие самих себя является ложным. Ложные или нереалистичные части образа своего Я выявляются определенным образом при наших столкновениях с внешней реальностью. Мы это почувствуем и тогда начнем понимать, сначала смутно, а потом все более ясно, что здесь что-то не так. Даже в случаях, когда подобная информация, представляющая обратную связь, будет поступать от нейтральных источников свободной от каких-либо оценок, мы, тем не менее, воспримем ее как угрозу или даже как нападение на нас. Если эта обратная связь не будет нейтральной, а будет поступать, например, в форме открытой негативной критики от других людей, то переживаемое нами ощущение угрозы станет еще большим.

Более того, мы станем воспринимать источник этих угроз так, как будто бы он находится вне нас самих. Нам не будет казаться,

что этот источник содержится в нас самих в форме иллюзорного и нереалистичного образа своего Я. Поэтому наша инстинктивная реакция на негативную информацию обратной связи будет состоять в том, чтобы сопротивляться и защищать образ своего Я, а также стремиться поддержать его.

Защищая образ своего Я, мы, как нам кажется, защищаем самих себя, поскольку не представляем себя в виде мозаики, в которой чередуется истинное и ложное, реальное и нереальное. Мы видим только сплошную (бесшовную), недифференцированную целостность своего Я. В результате этого мы начинаем отдавать все большую и большую часть своей ментальной энергии защите образа своего Я. Мы путаем эгоистическую гордость с самоуважением и честью, которые являются выражением той глубокой духовной истины, что мы созданы по образу Божию, наделены внутренней ценностью и не содержим того, что по существу представляет зло или грех.

Эта "связанная энергия", затрачиваемая нами на защиту концепции своего Я, ощущается нами как разнообразные негативные эмоции, такие как страх, ярость, ревность или агрессия. Эти эмоции являются выражением наших попыток обнаружить источник нашего раздражения не в нас самих, а во внешней объективной реальности. Мы обязательно будем испытывать тем больше тревоги, чем с большим отчаянием будем держаться за те ложные части образа своего Я, от которых не можем отступиться. Понятно, что чем глубже патология образа своего Я и чем сильнее наша привязанность к нему, тем более выраженным будет наше ощущение того, что нам угрожают или нас атакуют, и тем большим будет количество внутренней энергии, необходимой для поддержания и защиты ложной части образа своего Я.

При таком положении дел повышение самопознания будет вы ливаться в некоторые прозрения относительно нас самих, что поможет нам распознать ложные части нашего образа своего Я. Акты самопознания окажутся нашими первыми шагами в процессе духовного роста. Увеличение знаний о самом себе даст такое непосредственное следствие: оно немедленно освободит часть нашей умственной энергии, которая ранее была связана тем, что направлялась на защиту и поддержание ложной концепции своего Я. Ос-

вобождение этой энергии чаще всего ощущается как весьма положительная эмоция, чувство облегчения и освобождения. Это любовь. Мы обретаем истинную картину нашей реальной (созданной Богом) личности и получаем новый резервуар энергии, который теперь освобожден для предписанного Богом использования на благое служение другим.

Вслед за этим освобождением энергии наступает рост мужества. Мы обретаем большее мужество частично потому, что, уз навая больше о реальности, мы сокращаем, хотя бы ненамного, то пространство, которое нам неизвестно и кажется потенциально угрожающим. Мы также имеем теперь больше мужества потому, что располагаем большей энергией для того, чтобы справляться с теми непредвиденными трудностями, которые могут оказаться впереди. Это новое приращение мужества способствует возрастанию веры.

Мужество придает нам интенционностъ, то есть готовность и желание действовать. Мы хотим действовать, потому что мы хотим ощутить чувство растущего умения, которое возникает, когда мы справляемся с ситуациями, которые ранее оказывались слишком трудными или непреодолимыми для нас, а теперь выглядят вызывающими и интересными. И мы теперь жаждем искать новые задачи, чтобы использовать наши новые знания и новую энергию в тех обстоятельствах, которых мы прежде старались избегать. К тому же, и это важнее всего, у нас появляется горячее желание делиться с другими, служить им и в возможно большей степени содействовать их духовному росту и развитию.

Эта готовность и эта мотивация выливаются, наконец, в конк ретные действия. До сих пор все происходило внутренним образом, во внутренних пределах нашей психики. Никакой внешний наблюдатель не имел возможности узнать о том, что происходило нечто существенное. Но когда мы начинаем действовать, реальность этого внутреннего процесса начинает проявляться. Действия, таким образом, являются внешними проявлениями готовности и, тем самым, знания, веры и любви. Это есть видимое, наблюдаемое следствие невидимых процессов, которые произошли внутри нас,

Мы сделали шаг вперед в нашем духовном развитии. Мы уве личили степень своей моральной автономности; мы перешли с одного уровня на другой. Сколь бы малым ни оказался этот шаг, сколь

бы минимальной ни была разница между прежним уровнем действий и новым уровнем, все-таки определенный переход произошел.

Каждым своим действием мы влияем не только на себя самих, но также и на свое физическое и социальное окружение. Наше действие, поэтому, вызывает реакцию других людей. Эта реакция, конечно же, является той формой обратной связи, о которой говорилось выше. Но различие состоит в том, что теперь наше действие было результатом сознательного и намеренного процесса. Мы знаем, почему действуем именно таким образом. Поэтому мы будем воспринимать эту реакцию по-другому, даже если она будет отрицательной (наши хорошие намерения, несомненно, не гарантируют того, что реакция не будет позитивной). Мы будем приветствовать эту реакцию, потому что она поможет нам оценить наши действия. Короче говоря, реакция на наши действия даст нам новое знание, новое прозрение. Таким образом, начинается новый цикл, и мы делаем еще один шаг по пути морального развития. Мы представим это в виде следующей диаграммы.

Заметим, что повышение автономности и благосостояния связано с увеличением самопознания. Наша эгоистичная и самовлюб-
126

ленная привязанность к ложному образу своего Я ограничивает нашу автономность, возбуждая в нас неисполнимое и потенциально бесконечное желание превратить в реальность те ожидания, которые были вызваны образом своего Я, отражающим наше тщеславие. На деле такая порабощенность ложной концепцией Я представляет собой полную противоположность автономности, которая является естественным результатом аутентичного самопознания и последующего самообладания. Освобождение энергии, ранее связанной усилиями по защите ложной концепции своего Я, повышает наши возможности действовать и, тем самым, увеличивает нашу свободу.

Очная ставка с нашим аутентичным Я и познание его освобождают нас от негативных эмоций зависти, ревности, тревоги и гнева, которые обычно проявляются в процессе защиты ложного образа своего Я. Освобождение от пороков, связанных с этими эмоциями, само по себе представляет существенное повышение благосостояния и также является первым шагом на пути открытия сердца навстречу таким могущественным позитивным эмоциям, как радость и альтруистическая любовь.

Подобным же образом проявляется тесная взаимосвязь между знанием своего аутентичного Я и знанием Бога (осознанием нашей зависимости от Него). Знание наших аутентичных способностей есть знание образа Божиего, пребывающего внутри нас, а знание наших ограничений дает нам представление о том, по каким направлениям нам нужна помощь в наших стремлениях к аутентичным отношениям.

Подводя итог, можно сказать, что существует резонанс и взаимное усиление между принципами, которые лежат в основе всех категорий взаимодействий, осуществляемых нашими Я. Аутентичное развитие личности в плане одной из этих категорий естественно и неизбежно приведет к ее усиленному развитию в других планах. Поэтому, признавая практическую полезность рассмотрения конкретных моральных принципов, лежащих в основе каждой категории взаимодействия, мы должны постоянно иметь в виду, что моральное и духовное развитие является глубоко интегрированным и согласованным процессом.

Отношение личности к Богу, к другой личности, к самой себе, к другим личностям и к обществу в целом представляет собой категории взаимодействий, которые являются наиболее основополагающими для процесса аутентичного морального развития. Однако все наши взаимодействия с любым аспектом реальности имеют определенную степень значимости для нашего морального развития, и поэтому мы должны рассмотреть, хотя бы вкратце, принципы, относящиеся к этим остальным категориям наших взаимодействий.

Принципы аутентичной морали предполагают, что мы обязаны, как правило, относиться к животным и к другим формам жизни с добротой и уважением.

При определенных обстоятельствах исключением могут оказаться такие опасные для человека животные, как, например, ядовитые змеи или акулы. Но даже к этим видам животных не следует относиться с беспричинной жестокостью, а применять силу нужно только для эффективной защиты от них.

Установление аутентичных отношений с другими формами жизни может рассматриваться как достижение должного баланса между следующими двумя ситуациями. При одном экстремальном подходе все формы жизни, включая людей, ставятся на одинаковый уровень и утверждается, например, что животные обладают теми же самыми правами и прерогативами, что и человеческие существа. В соответствии с таким взглядом мы должны стремиться к установлению столь же симметричных отношений с животными, какие мы стремимся установить с другими людьми. Такой взгляд не является аутентичным, поскольку он противоречит тому факту, что реальность структурирована как объективная иерархия ценностей, в которой человеческие существа занимают высшее положение (имеют большую ценность) по сравнению с другими формами жизни (подобно тому, как Бог превыше людей). Поэтому будет несправедливо (неаутентично) придавать ту же самую ценность змее или коту, какую мы придаем, скажем, человеческому младенцу. Конечно, пока мы не поставлены перед необходимостью выбора,

мы может относиться и к людям, и к животным с неограниченной любовью. Но если мы вынуждены выбирать, то должны без коле баний отдать приоритет людям по отношению к более низким формам жизни.

Другим экстремальным подходом было бы использование нашего превосходства над другими формами жизни в качестве лицензии на неуважительное и жестокое обращение с ними. Если мы, люди, действительно имеем превосходство над другими формами жизни, то наше превосходство должно проявляться в том, что мы будем обращаться со всеми с заботой и любовью - ведь именно таким образом Бог проявляет Свое превосходство над нами. Действительно, одним из аспектов превосходства является превосходящая сила, но тот факт, что мы можем уничтожить или дурно обойтись с кем-то, не означает, что мы обязаны делать это. Опять же, Бог имеет над нами абсолютную власть и мог бы уничтожить нас всех, если бы только Он сделал такой выбор. Точно так же, как Он воздерживается от злоупотребления Своей властью над нами, мы тоже должны воздерживаться от злоупотребления нашей властью над низшими формами жизни.

Современная наука экология с полной определенностью доказала, что все живые системы взаимосвязаны. Поэтому и общие черты, и различия между людьми и другими формами жизни должны быть учтены, если мы собираемся аутентично относиться к нашему биологическому окружению.

Наши взаимодействия с неодушевленными материальными объектами тоже имеют значение с точки зрения аутентичной морали. Основная тенденция в современном обществе состоит в том, чтобы обращаться с такими объектами как с предметами собственности и обладания, что привязывает нас к этим объектам. В своем стремлении к владению объектами материального богатства мы может оказаться порабощенными ими: мы делаем эти объекты целями, для достижения которых жертвуем высшими ценностями. Верхом абсурда являются войны за владение территорией, в которых люди, высшая ценность в творении, убивают друг друга за территорию, которая относится к царству минералов и поэтому представляет собой одну из низших ценностей в творении.

Любая система ценностей, в которой духовные ценности приносятся в жертву для достижения материальных целей, является формой материализма, и она морально неаутентична. Аутентичные отношения к материальным объектам строятся по принципу использования этих объектов по их назначению. В общем случае это означает, что мы используем низшие, материальные ценности для обретения высших духовных ценностей (например, используем произведения искусства для придания красоты нашему дому). Поэтому с моральной точки зрения будет вполне оправданным, если я приобретаю компьютер или автомашину для того, чтобы улучшить свои возможности в отношении связи и транспорта, имея в виду достижение различных легитимных целей. Но если я так высоко ставлю сам факт обладания автомобилем, что для меня он становится самоцелью, или же я столь много времени провожу за компьютерными играми, что это идет в ущерб развитию моих способностей к установлению аутентичных отношений с людьми, то это и будет означать, что я приношу высшие ценности в жертву низшим и тем самым неправильно использую эти материальные объекты.

Таким образом, сам факт легального владения материальными объектами не является проявлением материалистических устремлений. Институт собственности следует рассматривать как полезное социальное соглашение, помогающее установить, кто имеет легитимный доступ к законному использованию определенных объектов. Именно внутреннее, духовное отношение привязанности и обладания вызывают моральную неаутентичность в отношениях к материальным объектам.

Искушение материализмом (в смысле привязанности к сугубо материальному) нередко возникает из нашей склонности наделять материальные объекты некоторым символическим значением. Например, если я рассматриваю свои материальные владения как символ силы, статуса, сексуальной привлекательности, то я могу поддаться иллюзии, что обладание этими материальными объектами увеличивают мою ценность как человека. Такая иллюзия противоречит признанию внутренних ценностей, присущих человеку и составляющих основание аутентичной морали.

применяться и в отношении наших тел (хотя, конечно, тело есть форма жизни). Если мы хотим, чтобы наше тело служило духовным целям, то должны стремиться поддерживать его чистым и здоровым, чтобы оно хорошо выполняло свои функции. Это предполагает полноценное питание, регулярные упражнения, адекватный сон и другие полезные практические меры. Неверное использование наших тел, которое соответствует привязанности к объектам, находящимся в нашей собственности, выражается в потакании телесным страстям и аппетитам как таковым, причем здесь опять средства превращаются в цель. Суть вопроса состоит в том, что физические удовольствия сами по себе не являются морально неаутентичными, но они могут стать прямой противоположностью аутентичной морали, если человек переходит меру или же начинает искать удовольствия ради них самих.

Обратимся теперь к рассмотрению наших моральных отношений с абстрактной реальностью, будь-то с субъективным миром идей или объективным миром ненаблюдаемых сил и сущностей. Нам уже представлялся случай оценить, какое огромное значение для аутентичной морали имеет точная внутренняя модель реальности. Значительная часть нашей внутренней модели состоит из представлений, которые имеются у нас относительно ненаблюдаемой реальности, то есть относительно тех объективных феноменов, к которым мы имеем только опосредованный доступ. Делаемые нами моральные суждения, предпринимаемые нами действия и устанавливаемые нами отношения будут зависеть от нашего взгляда на ненаблюдаемую реальность (например, от того, знаем ли мы о существовании Бога). Поэтому центральный принцип взаимодействия с ненаблюдаемой реальностью состоит в том, чтобы мы всегда действовали так, чтобы максимизировать наше знание о структуре этой реальности.

Как это делается? Ответ - с помощью научного метода. Методы и средства науки постепенно развивались и совершенствовались в течение долгого периода времени для того, чтобы дать нам возможность строить все более точную картину структуры обоих видов реальности. Суть вопроса состоит в том, что наука и ее метод имеют моральную или духовную ценность, а не только практическую или материальную. Например, Абдул-Баха говорит о мо-

"Все благословения по своей природе божественны, но ни одно из них не может сравниться с силой интеллектуального поиска и исследования, что является вечным даром, приносящим плоды непреходящей радости. Человек будет вечно вкушать эти плоды. Все другие дары - преходящи; это же — вечное владение... вечное благословение и небесное подаяние, высший дар Бога человеку ... наука и атрибуты научного проникновения сверхъестественны"¹⁵

Совершенно понятно, что невозможно и не нужно, чтобы каждый человек становился профессиональным ученым. Но научный подход и научное отношение к жизни доступно каждому человеческому существу. Это ясно из следующего определения:

"Научный метод — это систематическое, организованное и осознанное использование различных способностей человеческого разума в попытках построения согласованной модели исследуемого феномена.

Вкратце, наука - это сознательный здравый смысл. Вместо того, чтобы полагаться на случайные события или опыты, ученый систематично вызывает определенный тип своего опыта, это и есть эксперимент или сознательное использование человеческого опыта. Вместо того, чтобы полагаться на незрелые рассуждения, человек формализует гипотезы явным образом и формализует рассуждения, ведущие от гипотез к выводам. В этом заключается математика и логика (сознательное использование разума). Вместо того, чтобы полагаться на случайные озарения, человек систематично размышляет над проблемами. "¹⁶

Другими словами, Бог учредил два источника обоснованного (валидного) знания о структуре реальности. Один источник состоит из Божественных Откровений, которые даются через Божиих Посланников. Это знание сохраняется в аутентичных текстах, записанных или продиктованных этими Посланниками. Другим источником знания является наука. Оба эти источника необходимы для построения точной внутренней модели реальности, и, следовательно, для успешного продвижения людей в аутентичном моральном развитии.

Научный метод также является основанием нашего аутентичного морального взаимодействия с миром идей (субъективной ча стью абстрактной реальности). Моральная ценность (а она относительна) некоторой идеи проистекает, с одной стороны, из ее обоснованности (от степени, в которой она аппроксимирует некоторую часть реальности), а с другой стороны - от ее полезности как вклада в обеспечение легитимных людских потребностей. Вообще говоря, обоснованные (валидные) и полезные идеи хороши, а ложные и/или бесполезные - плохи. Отсюда делается вывод: мы должны взаимодействовать с идеями так, чтобы повышать нашу способность различать хорошие и плохие идеи. Хорошие идеи должны поддерживаться, а плохие — отвергаться.

Об идее можно сказать, что она привлекательна, если представ ляется полезной (в действительности она может оказаться таковой, а может и нет). Идеи, которые весьма привлекательны, но ложны, имеют наибольшую отрицательную моральную ценность. Для меня, например, может показаться привлекательным считать, что мир обязан предоставлять мне средства к жизни без соответствующих усилий с моей стороны и что сам я могу поступать безответственно и не иметь негативных последствий. Но поскольку эта идея ложна, то она будет весьма разрушительной для моей моральной аутентичности, если я ее восприму и буду действовать на ее основе.

Довольно распространенным примером ложных, но привлекательных идей являются разного рода предрассудки. Если я белый и при этом недалекий человек, то может быть мне покажется заманчивым считать, что у темнокожих меньший чем у меня интеллект. Но поддаться этой иллюзии было бы опасным для моей моральной аутентичности.

Еще многое можно было бы сказать о связи между аутентичной моралью и применением научного метода в наших взаимодействиях с абстрактной реальностью. Но это чрезмерно затянуло бы наше рассмотрение и отвлекло бы его в сторону. Мы отсылаем заинтересованного читателя к работам, которые автор данной монографии представил в книге "Логос и логика", и, прежде всего, к содержащейся там статье "Мифы, модели и мистицизм".¹⁷

Наконец, посмотрим на взаимодействия общего вида, то есть на те взаимодействия, в которых никакая из описанных категорий

не является доминирующей (см. нашу схему в разделе 4 главы 2). Моральные аспекты таких взаимодействий зависят, в основном, от того, что может быть названо нашим "общим отношением" к жизни, - например, от того, склонны ли мы быть оптимистами или пессимистами, смелыми или боязливыми, уверенными в себе или застенчивыми, и т. д. Очень затруднительно отделить эти обобщенные отношения от конкретных отношений, которые основаны на определенной информации. Например, я могу быть, в принципе, боязливым человеком (что во многих ситуациях может оказаться неуместным), но при угрожающих обстоятельствах чувство опасности окажется морально полезным и явится основой для аутентичной реакции.

Однако в современном мире имеется один вид распространенной реакции, который, со всей очевидностью, является морально неаутентичным. Это - недостаток открытости к полноте жизненного опыта, то есть неспособность людей видеть духовную или моральную значимость простых вещей. У большинства из нас есть ограниченный набор занятий, которые приносят нам истинную радость: хорошее времяпрепровождение с друзьями, удовольствие от вкусной еды и т. д. Но эти приятные занятия составляют всего лишь малую часть (допустим, десять или пятнадцать процентов) всех наших взаимодействий с явлениями жизни. Мы склонны считать остальные наши каждодневные взаимодействия утомительными, скучными и даже откровенно неприятными. Мы терпим этот ежедневный круг дел, только становясь нечувствительными к нему (абстрагируясь от него) и ожидая возможности заняться тем, что считаем истинно приятным. Таким образом, в действительности мы живем только в течение десяти или пятнадцати процентов нашего времени, а в остальном - просто существуем.

Быть морально аутентичным означает жить полной жизнью в каждый момент нашей жизни, быть постоянно открытым в отношении других людей и в отношении нового. Таким образом, руководящий принцип взаимодействий общего типа состоит в следующем: мы всегда должны действовать так, чтобы увеличивать наше знание реальности и ее понимание. Моральное развитие означает постоянное расширение нашего сознания, повышение чувствительности и осведомленности.

смотрения, мы, тем не менее, охарактеризовали важнейшие черты морально аутентичного подхода к основополагающим видам взаимодействий в жизни людей. На этой базе мы имеем возможность получить цельный образ содержательного и многостороннего понятия аутентичности. Нам также нужно получить более глубокое понимание тонкой взаимосвязи между индивидуальной автономией и социальным порядком.

Слово "аутентичный" используется для описания чего-то реального, истинного, заслуживающего доверия, целостного, не являющегося подделкой. В попытках достижения аутентичности мы должны избегать следующих двух крайностей. Одна из них состоит в том, чтобы считать аутентичным все, что представляется спонтанным, естественным и неумышленным. Это соответствует романтическому представлению, характерному для сторонников идей Руссо, о том, что источник неаутентичности кроется в рациональной части нашей природы. Этот взгляд выражает тенденцию смешивать рациональное мышление с расчетами, с безразличием и с эгоистическим интересом. С этой точки зрения достижение аутентичности означает "избавление от" или "выбрасывание за борт" рациональной части своей личности и разрешение инстинктам распоряжаться нами.

Проблема, возникающая, если придерживаться этого взгляда на практике, заключается в том, что рациональная часть нашего Я является столь же аутентичной и внутренне присущей частью природы человека, как и его эмоционально-инстинктивная часть. Действительно, в традиции классической философии, начиная с Сократа, Платона и Аристотеля, утверждается, что рациональная часть личности выше инстинктивной части, и поэтому она должна превалировать над инстинктивной частью, если мы хотим добиться успеха в стремлении к аутентичности. Эта концепция примата рациональности является также частью иудео-христианской традиции, как это показано в следующем фрагменте из Писаний религии Бахаи (последней по времени религии этой линии):

"Первым и главнейшим среди сих благодеяний, коими Всемогущий удостоил человека, есть дар понимания. Предоставляя сей дар, Он имел один лишь умысел, дабы создание Его могло узнать и признать единого Бога истинного, да возвы-

сится слава Его. Дар сей дает человеку способность различать истину во всякой вещи, ведет его ко всему праведному и позволяет проницать тайны творения. Следующей по значимости является способность видеть главное орудие, с помощью коего осуществляется понимание. Слух, сердечные чувства и подобное сему также относятся к дарам, кои пожалованы человеческому телу. Сколь безмерно возвышен Всемогущий, Что сотворил силы сии и явил их в теле человеческом ".¹⁸

Конечно, утверждение о том, что разум есть высочайшая способность человека, не означает, что можно пренебречь другими его способностями - такими, как воля или чувства. Это не означает также, что разум не может быть использован ложным образом в ущерб аутентичности. Действительно, относительно каждой способности человека справедливо то, что чем больше ее потенциал в направлении добра при использовании ее должным образом, тем больше и потенциал в направлении зла при злоупотреблении ею.

Другая нездоровая крайность состоит в том, что мы думаем, что можем достичь аутентичности с помощью одной только грубой силы нашей воли и нашего интеллекта. Правдой является то, что без помощи Бога мы не можем достичь ничего, как мы уже видели в предыдущей дискуссии об отношении между личностью и Богом.

Таким образом, любой успех приходит исключительно от одного только Бога, но Бог требует, чтобы мы с помощью действий показали чистоту наших мотивов и сделали все возможное со своей стороны перед тем, как Он даст нам успех. Основополагающим предварительным условием аутентичности является, таким образом, искренность мотивации, причем искренность доказывается нашими действиями и качеством тех усилий, которые мы предпринимаем в стремлении к аутентичной морали.

Все было бы гораздо проще, если бы можно было достичь аутентичности без таких усилий, но тогда бы полностью исчезла такая ее составляющая, как автономность. Бог намеренно так устроил структуру реальности и так определил параметры и способы наших взаимодействий с ней, что аутентичное благополучие и моральная автономность представляют собой неразделимые аспекты единого процесса. Аутентичность ведет к автономности, а ав-

тономность - к аутентичности; каждая усиливает другую в их постоянной взаимозависимости.

Все эти принципы касаются индивида, но что же справедливо для коллектива? Общество не может функционировать без определенного минимального порядка и регулярности, и этот минимальный рабочий уровень требует, чтобы каждый член общества проявлял уважение и подчинение по отношению к базовому набору законов и правил, о котором было достигнуто соглашение некоторым общепринятым и признанным способом. Каков же этот основополагающий обязательный набор, совместимый с автономностью ценностного выбора, так необходимой с точки зрения аутентичности?

Мы частично ответили на этот вопрос в разделе 6 при обсуж дении отношений между личностью и обществом. Тогда мы сказали, что существенным элементом аутентичности индивида является то, чтобы он действовал в направлении увеличения справедливости в социальных группах, причем такое отношение не совместимо ни с какими видами нарушений правил данного общества, какими бы ненужными или тривиальными эти правила ни представлялись бы лично нам.

Предположим теперь, что каждый член общества искренне и активно стремится к моральной аутентичности; тогда какая гарантия будет у нас, что люди, оставаясь искренними, не станут двигаться в разных направлениях? При этом они, как морально автономные личности, будут совершать в равной степени аутентичные, но противоречащие друг другу моральные выборы. Не слишком ли велик риск оказаться в такой ситуации? Может ли какое-либо общество выжить, если оно систематически поощряет (или хотя бы разрешает) индивидуальную моральную автономность?

Анализируя всю историю человечества, можно сделать вывод, что большинство политических, социальных и религиозных лидеров давало резко отрицательный ответ на этот вопрос. При этом выдвигался следующий аргумент: если предоставить людям свободу искать истину самостоятельно, то каждый придет к своей частной истине, основанной на своем узком понимании и на привязанности к собственным интересам, и в итоге это приведет к анархии. Даже поверхностная, силой установленная упорядоченность

Слабым местом этого аргумента является предположение, что множественность и разнообразие искателей в обязательном порядке приведут к многообразию и широкому разбросу найденных истин. На самом деле, поскольку существует только одна реальность и один всеобщий закон причины и следствия, то взгляды и концепции всех тех, кто настойчиво стремится к истине, рано или поздно будут конвергировать к этой единой реальности, и тем самым все эти люди приблизятся друг к другу. Это является примером сходимости, в ходе которой упорное (повторяющееся) применение процесса, начатого из различных начальных положений и развивающегося разными путями, приводит каждого к одному конечному положению или цели.¹⁹

Например, объективно справедливым является то, что все люди склонны, с одной стороны, реагировать позитивно на проявление любви и доброты в их адрес, а, с другой стороны - давать негативную реакцию или проявлять агрессию в ответ на жестокость или дурное обращение. Если все мы настойчиво стремимся к автономии и аутентичности, то каждый из нас, следуя своим путем, рано или поздно встретится с объективной истиной и придет к тому, что добровольно откажется от эгоистического или агрессивного поведения в отношении других людей. Мы ясно осознаем, что, в буквальном смысле, сами себе приносим несчастья и разрушаем наше благосостояние тем, что относимся к другим (или к самим себе) неаутентичным образом.

Сторонники аргументации в пользу единообразия обычно приводят случаи доктринальных конфликтов в различных религиях как свидетельства в пользу того, что действительная конвергенция, как результат множественного автономного искания истины, невероятна (или, по крайней мере, практически нецелесообразна). В нашей истории, конечно же, имелось множество примеров социальных конфликтов, вызванных доктринальными различиями между разными системами верований. Но эта история была бы свидетельством против жизнеспособности идеи об автономном поиске истины только при условии, что эти конфликты действительно происходили из-за подлинного поиска и что поиск этот привел каждого к разным истинам. Однако изучение исторических обстоятельств

доктринальных конфликтов показывает прямо противоположное: эти конфликты возникали как раз из-за того, что на некоторой стадии их участники оставляли путь поиска истины и отказывались от своего автономного суждения, подчиняясь слепой вере в то, что принимало характер идеологии. Поэтому при разумном подходе невозможно считать, что эти конфликты происходили в результате действительного множественного автономного поиска истины.

Здесь естественным образом возникает вопрос о том, почему так мало людей в истории упорно оставались на пути автономного поиска истины. Ответ на этот вопрос сложен и многогранен. Во-первых, автономный поиск предполагает временный отказ от естественной доверчивости и переход к намеренному сомнению (или к постановке вопросов), что так хорошо описал Декарт. Но постановка вопросов, в свою очередь, приводит к определенному уровню личной тревоги. Для некоторых оказывается затруднительным выносить это состояние тревоги или неопределенности в течение длительного времени, и, отчаявшись, они отказываются от своего мнения в пользу некоторой установившейся системы верований или идеологии. Скрытая моральная сделка здесь такова: я приму за истину то, что ты мне укажешь, если ты освободишь меня от тревоги, освободишь мою жизнь от неопределенностей.

Здесь возникает один тонкий момент, который был подмечен и рассмотрен еще Декартом. Сомнение, возникшее по воле самого человека, не является намеренным потворством негативному мышлению, и оно также отличается от скептицизма, особенно, если имеется в виду высокомерный и агрессивный скептицизм тех, кто с пренебрежением относится к верованиям других людей. Сомнение по Декарту представляет собой акт смирения, а не гордыни, и оно направлено к самому субъекту, а не к другим. Оно представляет собой попытку очищения нашей внутренней модели путем сосредоточения внимания на самой основе веры - на процессе, посредством которого мы приходим к выводу об истинности того или иного положения, - вместо того, чтобы рассматривать предмет веры.

Фокусирование внимания на процессе позволяет нам понять динамику поиска истины и поэтому непрерывно продвигаться вперед в установлении истины. Ограниченное сосредоточение только

на содержании нашей веры может привести нас в статическое состояние, при котором мы удовлетворяемся некоторым ограниченным миропониманием, но теряем способность продвигаться дальше по пути искания истины.

Другими словами, даже если мы пройдем через процесс само анализа только для того, чтобы в его конце прийти к тому же самому набору верований, то все же такое упражнение будет ценным, поскольку тогда мы будем осознавать основания наших верований. Мы будем знать не только то, во что мы верим, но почему верим в это. Здесь знание оснований наших верований имеет существенное значение для достижения автономности и, тем самым, аутентичности.

Однако, как только процесс самоанализа и исследования оснований наших верований начнется, дороги назад уже больше нет. Мы можем прекратить этот процесс, но никогда не сможем вернуться к невинности нашего исходного неведения. Здесь мы, возможно, выходим на вторую причину того, что лишь небольшое число людей упорствовало на путях автономности: не существует априорной гарантии того, что мы найдем ответы на наши вопросы. Поэтому появляется страх застрять на стадии задавания вопросов, не будучи в состоянии выйти из нее.

Именно здесь становится важной та "воля к истине", о которой говорилось в главе 1. В некоторый момент нашей жизни мы должны пренебречь осторожностью и принять решение о том, что мы желаем узнать истину любой ценой. Это означает, что мы принимаем логическую возможность того, что никакой истины найдено не будет. Как только мы отважимся взглянуть в лицо чистому небытию и поймем, что оно - иллюзия, мы обретаем новую и более глубокую уверенность в объективном существовании моральных и духовных реальностей, законов, сил и сущностей.

Действительно, нелегко понять, как смог Бог создать человеческую реальность такой, что процесс установления упорядоченного и справедливого общества совместим с индивидуальным стремлением к автономии и аутентичности. В конечном счете эта совместимость основывается на одной основополагающей реальности: объективности отношений причинности, которая означает, что существуют объективные последствия для каждого предпринима-

емого нами действия. Поэтому, если каждый из нас будет постоянно стремиться к оптимизации своей автономности и своего благосостояния, мы все придем к одной и той же реальности, несмотря на различие исходных точек и путей, которыми мы можем следовать.

Социальный порядок, основанный на множественном автономном поиске аутентичности, в действительности будет более стабильным и крепким (и, конечно, более динамичным), чем такого же рода порядок, основанный на одинаковости, установленной внешней силой. Сам факт, что аутентичная мораль основана на созна--тельной самомотивации, а не на негативном чувстве страха перед социальными последствиями аморальности, даст возможность обществу будущего перевести свою коллективную энергию со стратегии контроля за массами на стратегию повышения благосостояния и автономности всех его членов.

Следующие три диаграммы иллюстрируют, соответственно, асимметрию отношений, основанных на силе, жесткое равенство, характерное для социально внедренного единообразия, и динамическую взаимность аутентичной морали.

Отношения, основанные на стремлении к власти и на конкурен тном поведении, неизбежно ведут к конфигурации "победитель -проигравший", при которой одна из двух сторон (А) доминирует над другой стороной (В) или подавляет ее. При отсутствии социального контроля это ведет к анархии (каждый сам за себя), а при наличии социального контроля приводит к весьма шаткому и нестабиль-

Эта диаграмма дает схематическое представление о конфигу рации социально навязанного единообразия. Индивиды А и В получают свою значимость или свой статус от общества в целом, которое декретирует жесткое равенство их морального статуса.

Эта диаграмма представляет идеальную конфигурацию, к которой конвергирует автономная аутентичность. Во-первых, здесь имеется рефлексивное отношение каждого члена общества к самому себе. Оно включает в себя признание человеком своей внутренней ценности, а также внутреннее отношение между личностью

и Богом. Кроме того, там присутствует взаимное признание любы ми двумя членами общества А и В внутренней ценности друг друга. Далее имеется взаимное динамическое отношение между каждым индивидом и обществом в целом. Наконец, имеется коллективное признание внутренней ценности общества в двух аспектах: как суммы индивидуальных внутренних ценностей и как структуры, которая обеспечивает справедливый порядок, способствующий аутентичному благосостоянию и автономии каждого своего члена. Это и есть то "единство в разнообразии", о котором многократно упоминается в писаниях Бахаи.

Итак, в конечном счете, отличительным признаком аутентичной морали является то, что она предполагает подлинное стремление к моральной автономии и сознательную самомотивацию каж дого индивида. Кроме того, аутентичная мораль подтверждает, что каждый человек обладает способностями и потенциалом, достаточными для достижения моральной автономности. И наконец, аутентичная мораль утверждает, что всеобщее автономное стремление к аутентичности приводит к стабильной и динамичной конфигурации общества в целом, к такой конфигурации, которая никогда еще не была реализована в нашей истории из-за преобладания неаутентичных устремлений.

При рассмотрении отношений между внешним общественным порядком, с одной стороны, и моральной автономией индивида, с другой, следует подчеркнуть один весьма важный момент. Морально автономный индивид не ставит свою совесть над совокупным мнением тех коллективных институтов, которые наделены легитимными моральными полномочиями. Такие институты абсолютно необходимы, причем не только для установления социального порядка, но, что еще важнее, - для обеспечения такого окружения, которое позволит индивидам обретать истинную моральную автономность и будет побуждать их делать это. Без таких институтов множественная автономность просто не сможет существовать.

Конечно, как только мы осознали объективность конвергенции множественной моральной автономии, то появляется искушение сделать вывод о том, что идеальное общество может быть построено спонтанно, то есть без установления институтов, имеющих моральную власть. Если бы стало фактом то, что каждый отдельный чело-

век спонтанно устремился бы к моральной аутентичности, то, возможно, и не возникла бы потребность в таких институтах. Но наша история показывает, что, самое большее, горстка индивидов в каждом поколении спонтанно поднимается, чтобы устремиться к аутентичности. Если преобладающий социальный порядок и существующие социальные структуры не поддерживают аутентичность и не направляют людей в ее сторону, то огромное большинство людей оказывается неспособным противостоять искушениям со стороны различных суррогатов аутентичности: беспорядочной сексуальности, денег, власти и различных вариантов быстрого удовлетворения инстинкта удовольствия, таких как наркотики или алкоголь.

К социальным предпосылкам, минимально необходимым для поддержания автономности людей в массовом масштабе, относятся следующие: устойчивая и дружная семья; аутентичная и структурированная система морального обучения детей, которая начинаются с родителей и к которой затем постепенно подключаются другие институты общества; социальные структуры, которые укрепляют отношения сотрудничества, а не конкуренции и конфликтов; экономическая система, которая является справедливой (и воспринимается людьми именно такой) и которая устраняет крайние случаи богатства и бедности. Эти структурные условия не могут появиться и никогда не появятся спонтанно; они также не могут быть задуманы и осуществлены отдельными индивидуально действующими людьми, независимо от их творческих способностей и присущего им уровня автономности. Необходимо старательно создавать и развивать эти условия под руководством морально легитимных социальных институтов.

Кроме того, такого рода социальный проект требует синергии групповых консультаций и других здоровых групповых процессов. Социальные институты, работа которых основана на взаимодействии и взаимопомощи, не могут появиться в своей развитой форме в обществе, основанном на конфликтах и конкуренции. Они должны быть созданы в результате развития процесса, в ходе которого будет постепенно повышаться уровень взаимодействия и взаимопомощи (опять наблюдается конвергенция). При отсутствии морально легитимной социальной власти начало и практическое развитие такого рода процессов будет невозможным.

Таким образом, объективность множественной конвергенции не дает нам права отрицать важность структурных вопросов, поскольку без соответствующих социальных структур истинная автономность, и, следовательно, истинная конвергенция никогда не произойдут. Но реальность конвергенции предоставляет нам необходимый базис, на котором можно строить такое общество, которое будет и упорядоченным, и динамичным, а не просто обществом, порядок в котором обеспечивается за счет единообразия, навязанного извне.

Представленная нами этическая система основана не на правилах, а на принципах. Правило точно предписывает, как человек должен поступать в определенных обстоятельствах, тогда как принцип обозначает моральную цель и характеризует природу действий, необходимых для достижения этой цели, но не определяет точным образом, какие действия следует предпринять. Например, если вы ненамеренно оскорбили или обидели меня, то вы нарушили принцип альтруистической любви. Этот же принцип указывает, что я должен ответить так, чтобы увеличить вероятность того, что наши будущие взаимодействия будут более гармоничными, но, тем не менее, он не предписывает мне единственный вариант ответа. Поэтому, даже если я решу действовать в соответствии с указанным принципом, у меня все еще сохранится определенная свобода выбора того, как именно я буду этот принцип воплощать.

Таким образом, система этики, основанная на принципах, "недоопределяет" реакцию индивида на конкретные обстоятельства, оставляя ему пространство для проявления творческого подхода в стремлении к моральному развитию. Таким образом, обретение морали становится позитивным и динамичным процессом, а не просто негативным процессом, центральным моментом которого является избежание "неправильных поступков".

Конечно, во многих ситуациях вполне может оказаться, что реально возможна только такая реакция, которая лишь в минимальной степени приемлема с моральной точки зрения. (Например, в описанных выше обстоятельствах я ни в коем случае не должен оскорблять вас в ответ.) Однако очень редко могут возникнуть (если

вообще это возможно) такие ситуации, когда имеется фиксирован ная максимальная реакция. Поэтому, независимо от того, насколько творческой или позитивной будет моя реакция, я в будущем, смогу еще лучшим образом прореагировать на те же самые обстоятельства. Стремление к аутентичной морали становится, таким образом, творческим процессом непрерывного развития и роста.

При всем том, что этическая система, основанная на принци пах, не всегда предписывает единственную подходящую реакцию, конкретные обстоятельства могут, тем не менее, практически однозначно определять реакцию. (Если вы являетесь незнакомцем, оскорбившим меня в автобусе, у меня не будет варианта ответного поведения, в соответствии с которым я принесу вам чашечку чая и мы обсудим наши отношения.) Однако при достаточно сложном взаимоотношении нужно учитывать некоторые принципы, которые в одинаковой степени применимы к данным обстоятельствам, но указывают на разные реакции. В этом случае реакция будет, так сказать, "переопределена". Тогда мы сталкиваемся с моральной дилеммой.

В этической системе, основанной на правилах, моральная дилемма может представлять собой подлинное противоречие, поскольку строгое применение правил потребует от меня выполнить взаимоисключающие или логически невозможные действия. Гибкость внутренне согласованной этической системы, основанной на принципах, позволяет избежать явных противоречий, но, тем не менее, и здесь могут возникнуть достаточно трудные дилеммы.

Представим, например, что мы находимся в ситуации работы в группе (возможно, среди друзей) и я слышу, что вы лжете этой группе. Должен ли я осудить эту ложь или нет? Спонтанной реакцией большинства людей на эту дилемму будет отрицательный ответ, то есть я не должен раскрывать эту ложь. Я могу поговорить с вами наедине, если считаю, что справедливость требует от меня сделать это. Таким способом и единство группы будет сохранено, и вы избежите ненужного публичного унижения.

Предположим, однако, что ваша ложь содержит критически важную дезинформацию, на основании которой некоторые могут начать действовать в ущерб себе. Тогда я буду обязан раскрыть эту ложь, чтобы защитить невинных людей от возможного ущерба.

Я могу, конечно, попытаться скорректировать эту информацию без того, чтобы стало ясным, что вы намеренно ввели людей в заблуж дение. Если же вы продолжаете свою ложь, то у меня не останется иного выбора, кроме как раскрыть эту ложь в глазах всех. И в этом случае именно ваши собственные действия дискредитируют вас. Тем не менее, в зависимости от обстоятельств, может потребоваться существенное моральное мужество с моей стороны, чтобы отреагировать аутентичным образом. Возможно, например, что под угрозу будет поставлена наша дружба, или, в зависимости от наших отношений и от причины вашей лжи, я могу подвергнуться агрессии с вашей стороны в качестве наказания за разоблачение.

Лучшее, что мы можем сделать при решении моральных дилемм, это тщательно оценить различные элементы конкретного взаимодействия, определить главенствующий принцип и затем поступать в соответствии с ним. Мы не всегда добьемся успеха, даже если будем стараться действовать как можно лучше, причем может оказаться, что у нас не будет достаточного времени для тщательного обдумывания до того, как надо будет действовать. Однако в результате мы обнаружим, что действия, которые сначала были трудными и требовали специального размышления, постепенно будут становиться привычными и, наконец, инстинктивными. Абдул-Баха заверял нас в следующем:

"Возможно так приспособиться к практике благородства, что его атмосфера окружит и окрасит все наши дела. Когда эти дела по привычке и сознательно придут в соответствие с благородными стандартами, без малейшей мысли о словах, что могли бы предвещать их проявление, тогда благородство становится акцентом жизни. На таком уровне развития человеку практически не нужно стараться быть благим — все его поступки являются выражением благородства. "²⁰

Таким образом, на пути наших моральных устремлений нам встретятся препятствия и дилеммы, но также и награды в виде растущего уровня аутентичности отношений, постоянно повышающейся автономности и устойчивого благосостояния. Поэтому в ходе этой трудной борьбы мы должны стараться поддерживать более возвышенный взгляд и учитывать более широкие перспективы. Нужно всегда иметь в виду, что мы сможем достичь успеха только

при условии, если будем твердо убеждены и внутренне уверены в том, что наши попытки действовать высокоморальным образом составляют истинный и решающий смысл нашей жизни.

Тем, кому знакома формальная логика, мы представляем более формальное пошаговое изложение нашего доказательства. Начнем с ясного заявления того, что мы пытаемся доказать.

Искомый результат. Существует уникальная несоставная сущность G, которая является всеобщей причиной. Говоря, что G является всеобщей причиной, подразумеваем в точности, что для каждого существующего феномена А верно G -> А.

Определение V. V является вселенной (сочетанием) всех существующих вещей. Таким образом, каждая сущность А является компонентом V, А е V.

Комментарий определения V. Поскольку V есть собрание всех элементов, значит для того, чтобы быть объектом, следует быть компонентом V. Иными словами, быть объектом означает быть компонентом V. Таким образом, V представляет собой совокупность всех компонентов всех существующих систем. Поэтому все компоненты А любой системы В являются компонентами V. Но это означает, что каждый составной феномен В является подсистемой системы V, В c V. Тогда каждый феномен В будет являться либо сущностью (и тем самым компонентом V, В е V), либо подсистемой V, В с V. При этом справедливо, что V с V, то есть V является подсистемой самой себя (хотя, конечно, не является своим компонентом). Тогда V будет представлять собой пример составной системы, не являющейся сущностью.

Зададимся вопросом: "Может ли V быть самообусловленным, то есть V -» V?" Доказывая от противного, предположим, что может, то есть пусть V —> V. Тогда по принципу потенциальности имеем V —» А, где А есть некоторый произвольный компонент V. Но это противоречит принципу ограничения, который утверждает, что никакой составной феномен не может быть причиной никакой из своих компонентов. Но откуда мы знаем, что V действительно имеет компоненты, то есть является составным? Давайте теперь предположим, что у V нет компонентов. Но тогда не будут существовать объекты и поэтому не будет непустых систем, поскольку все компоненты систем, по определению, являются объектами. Но из прямого наблюдения мы знаем, что непустые системы действительно существуют (примером такой системы может служить лист бумаги, который вы имеете сейчас перед собой). Таким образом, V не самообусловлен.

Принцип достаточной причины утверждает, что каждый феномен должен быть либо самообусловен, либо обусловлен извне. Поскольку V не является самообусловленным, то он должен быть обусловлен некоторым феноменом G, G -» V. Но выше мы уже убедились в том, что каждый феномен является либо компонентом, либо подсистемой V. Поэтому сам G является либо подсистемой, либо компонентом V, G е V, G с V. Тогда G является самообусловленным и поэтому не может быть составным в соответствии с доказательством, которое было приведено выше для того, чтобы показать, что V является составным и, следовательно, несамообусловленным.

Таким образом, G есть несоставной феномен и поэтому является объектом. Далее, поскольку каждый существующий феномен В является либо компонентом, либо подсистемой V, то по принципу потенциальности опять получаем, что G —> В. Тогда G является

Предположим, что существует другая универсальная причина G'. Тогда G —» G', поскольку G есть универсальная причина. Но G' тоже является универсальной причиной и поэтому самообусловленной причиной. Таким образом, G' не может быть обусловленным извне (по принципу достаточной причины). Тогда G, являющееся причиной G', обязано быть самим G'. Что и требовалось доказать. (В действительности мы доказали, что G является единственным существующим самообусловленным феноменом.)

Заметим, что в нашем доказательстве был использован каждый из трех сформулированных выше логических принципов. Единственный использованный здесь принцип, не являющийся чисто логическим, состоит в том, что мы исходили из факта существования чего-либо. Тем самым мы фактически доказали, что если что-либо существует, то Бог (универсальная необусловленная причина) тоже существует.

Формат 60x84 1/16. Печать офсетная. Объем 9,5 печ. л.